Чарльз Мартин - Когда поют сверчки

Старшая медсестра, опустившись на корточки рядом с неподвижным телом доктора Трейнера, визгливо звала его, пытаясь привести в чувство, Дэн что-то невнятно бормотал, обращаясь к сестрам и техперсоналу, так что я бросил вопросительный взгляд на анестезиолога – он поднял вверх руки и, посмотрев на меня и на перфузионистку [54] Специалист по работе с аппаратом искусственного кровообращения и искусственными желудочками. , отрицательно покачал головой.

– Нестерильно, – сказал он.

Мы с перфузионисткой снова переглянулись. Она тоже показала мне руки в обычных, не стерильных перчатках. Только взгляд у нее был стерильным – то есть ничего не выражающим.

И тут во мне как будто что-то щелкнуло. Повернувшись к старшей операционной сестре, я произнес каким-то не своим голосом:

– Иглодержатель.

Она посмотрела на пол, на пациента, на меня… и вложила мне в руку иглу с заправленным в нее шовным материалом.

Я сто раз видел, как это делается; я провел несколько десятков «успешных» операций коронарного шунтирования на трупах; я тысячу раз читал об этой методике и мечтал о ней постоянно на протяжении последних двух десятков лет. Я помнил каждый шов, знал, что нужно делать в следующую секунду и какой инструмент мне понадобится. И я больше не колебался.

Для начала я попросил анестезиолога немного поднять стол, поскольку я был выше доктора Трейнера. Затем погрузил руки в раскрытую грудь Джимбо и начал делать то, для чего, кажется, был рожден. Я оперировал человеческое сердце, снова делал его здоровым.

Заканчивая установку второго шунта, я на секунду опустил взгляд и посмотрел на доктора Трейнера, который, к счастью, только притворялся мертвым: чуть-чуть приподняв веки, он одним глазом следил за мной, а другим косил в сторону кардиомонитора. Поняв, что разоблачен, доктор Трейнер подмигнул мне. И только тут до меня дошло, что все происшедшее было спланировано и отработано заранее и что в курсе были все, кроме меня и бедняги Джимбо.

Но это было уже неважно. За двадцать минут я установил три обходных шунта, использовав для этого фрагмент внутренней грудной и два фрагмента бедренной артерии. Затем «снял пациента с насоса», то есть отключил аппарат искусственного кровообращения и несколько секунд наблюдал, как сердце, наполняясь кровью, становится темно-красным. Как только все его полости оказались заполнены, я снова обхватил неподвижное сердце ладонью и слегка сжал.

Сердце в моей руке забилось. И продолжало биться. Это означало, что Джимбо не умрет – во всяком случае, не сегодня.

Остальное было совсем просто. Я зашил перикард, вынул из брюшной стенки три дренажные трубки, соединил рассеченные кости, зашил грудину, наложил швы на кожу и отступил от стола.

– Готово.

Дэн рассмеялся и затряс головой.

– Семнадцать раз мы проделывали подобную штуку, но ты – единственный, кому мы дали закончить. Обычно доктору Трейнеру приходится «воскресать» через минуту-другую, пока студент не обгадил кальсоны или пока не запорол сердце. Ну и… – Он хмыкнул. – Послушай, парень, ты не сделал ни одной ошибки. Отличная работа, Риз! Никто на твоем месте не справился бы лучше, кроме разве что него…

Дэн показал куда-то мне за спину, и я обернулся. Доктор Трейнер разглядывал пациента поверх моего плеча и жевал свои неизменные эм-энд-эмс, которые по одной подавала ему сестра. Увидев, что я смотрю на него, он улыбнулся.

– Может быть, – сказал Трейнер и повторил, когда я стащил перчатки и снял фартук: – Очень может быть.

Единственным предметом мебели, который стоял еще на рыболовной базе и который я сохранил в нашем новом доме, была огромная чугунная ванна на четырех львиных лапах. Чарли сказал, что она весит фунтов триста. Ванна была мне почти по пояс глубиной и выглядела так, словно когда-то служила частью обстановки борделя, но Эмма в нее буквально влюбилась. Она пускала в ванну струю теплой, но не горячей воды и, пока та наполнялась, выщипывала брови или удаляла волоски в носу, глядя на себя в зеркало над раковиной. Прочихавшись после очередной косметической процедуры, Эмма погружалась в ванну и долго сидела в ней, читая и периодически подливая горячей воды. Я думаю, так она прочла не меньше сотни книг, причем не самых тонких. Горячая вода, сложенное под головой полотенце, ноги на дальнем бортике – в ванне Эмма чувствовала себя на редкость уютно.

Иногда я заглядывал к ней и спрашивал, не нужна ли ей компания. И довольно часто Эмма смотрела на меня поверх книги, переносила закладку на новое место и кивала. Тогда я тоже забирался в ванну и откидывался на бортик рядом с ней, а Эмма читала мне вслух, а я массировал ей икры. Из ванны мы обычно выбирались красные и сморщенные, как изюм.