Джеймс Джойс - Собрание ранней прозы

Как пробиться ему к их сознанию, как подействовать на воображение их дочерей, прежде чем они зачнут от своих эсквайров, — чтобы они вырастили потомство не такое жалкое, как они сами. И в сгущающемся сумраке он чувствовал, как помыслы и желания народа, к которому он принадлежал, мечутся будто летучие мыши на темных деревенских проселках, под кронами деревьев и по берегам ручьев, над болотами и прудами. Женщина поджидала у дверей, когда Давин проходил ночью, она дала ему кружку молока и почти зазывала его к себе в постель — потому что у Давина были кроткие глаза того, кто может сохранить тайну. Но его женские глаза никогда не зазывали.

Кто-то крепко взял его под руку, и голос Крэнли сказал:

— Поелику трогаем.

Они зашагали молча к югу. Потом Крэнли сказал:

— Этот треклятый идиот Темпл! Клянусь Моисеем, когда-нибудь я этого парня прикончу.

Но гнева уже не было в его голосе, и Стивен спрашивал себя, вспоминает ли он, как она поздоровалась с ним в портике.

Они повернули налево и пошли дальше. Пройдя так некоторое время, Стивен сказал:

— Крэнли, у меня была сегодня неприятная стычка.

— С домашними? — спросил Крэнли.

— С матерью.

— Насчет религии?

— Да, — ответил Стивен.

Крэнли немного помолчал и спросил:

— А сколько лет твоей матери?

— Не так много, — ответил Стивен. — Она хочет, чтобы я причастился на Пасху.

— А ты?

— Не стану.

— А собственно, почему?

— Не буду служить, — ответил Стивен.

— Такое заявление уже делалось, — спокойно заметил Крэнли.

— А вот теперь снова делается, — произнес Стивен с жаром.

— Не горячись, старина. Ты дьявольски возбудимая личность, знаешь ли, — сказал Крэнли, крепче прижав к себе руку Стивена.

Эти слова его сопровождались нервным смешком; дружески и участливо он заглянул в лицо Стивену, говоря:

— Ты знаешь, что ты возбудимая личность?

— Уж как-нибудь знаю, — отвечал Стивен, тоже смеясь.

Их отчужденность последнего времени вдруг исчезла, и сознания их стали вновь близкими друг другу.

— Ты веришь в евхаристию? — спросил Крэнли.

— Нет, — сказал Стивен.

— Значит, ты отрицаешь эту веру?

— Я не верю, и я не отрицаю веры, — ответил Стивен.

— Сомнения бывают у многих, даже у верующих, но они их преодолевают либо отодвигают в сторону, — сказал Крэнли. — Или твои сомнения в этом пункте слишком сильные?

— Я не хочу их преодолевать, — отвечал Стивен.

Крэнли в минутном замешательстве извлек из кармана очередную фигу и было уже собрался ее сунуть в рот, когда Стивен остановил его:

— Не надо, пожалуйста. Ты же не можешь обсуждать эти вещи с набитым ртом.

Крэнли остановился под фонарем и при свете его оглядел фигу. Затем понюхал ее одной ноздрей и другой по очереди, откусил маленький кусочек, выплюнул его и наконец резко отшвырнул фигу в канаву.

— Изыди от меня, проклятая, в огнь вечный! — провозгласил он ей вслед.

Он снова взял Стивена под руку и двинулся дальше, говоря:

— Ты не боишься, что эти слова будут сказаны тебе в день суда?

— А что мне предлагается другой стороной? — спросил Стивен. — Вечное блаженство в компании нашего декана?

— Учти, что он будет среди прославленных.

— Еще бы, — не без горечи сказал Стивен, — такой блестящий, умелый, невозмутимый, а главное, проницательный.

— Любопытно, знаешь ли, — спокойно заметил Крэнли, — до чего твой ум насквозь пропитан религией, которую ты, по твоим словам, отрицаешь. А когда ты был школьником, ты верил? Держу пари, что да.

— Да, — отвечал Стивен.

— И был счастлив тогда? — мягко спросил Крэнли. — Более счастлив, чем, к примеру, сейчас?

— Я бывал часто счастлив и часто несчастен. Я был кем-то другим тогда.

— Как это кем-то другим? Что ты под этим понимаешь?

— Я хочу сказать, что я был не тем, какой я теперь, не тем, каким должен был стать.

— Не тем, какой ты теперь, и не тем, каким ты должен был стать, — повторил Крэнли. — А можно тебе задать один вопрос? Ты любишь свою мать?

Стивен медленно покачал головой.

— Я не знаю, что означают твои слова, — просто сказал он.

— Ты что, никогда не любил никого? — спросил Крэнли.

— Ты хочешь сказать, женщин?

— Я не об этом говорю, — сказал Крэнли более холодным тоном. — Я спрашиваю тебя: чувствовал ли ты когда-нибудь любовь к кому-нибудь или к чему-нибудь?

Стивен шел рядом со своим другом, угрюмо глядя себе под ноги.

— Я пытался любить Бога, — выговорил он наконец. — Кажется, мне это не удалось. Это очень трудно. Я старался сливать мою волю с волей Божьей миг за мигом, каждый миг. И вот это иногда удавалось. Пожалуй, я и сейчас мог бы…