Елена Макарова - Фридл

С этими словами профессор удалился.

Дядя Макс – так зовут его ребята из «Еднички». Они знают его по Праге. Когда запретили учиться в школе, дядя Макс занимался с ними на дому, даже принимал экзамены. Здесь он иногда читает им лекции.

Вам повезло, – раздался за моей спиной голос профессора. – Книга оказалась на месте. Но на руки ее не выдают. Если вы располагаете временем, то обратитесь к господину Фридману. Он вынесет ее вам в читательский зал. То есть сюда.

А где находится господин Фридман?

На задах. Он крайне занят и без особой нужды к посетителям не выходит.

Господин Фридман зарылся в книги. Из-за укрепления, выстроенного из старинных фолиантов, торчала одна голова.

У вас есть абонемент? – спросил он меня по-немецки с венским акцентом.

Абонемента у меня не было. К своему стыду, я здесь впервые.

Вы из Вены, – не без удовольствия заметил господин Фридман и поправил бабочку, съехавшую на сторону. – Я бы с радостью с вами поговорил, но не будем терять драгоценного времени. Вот вам книга в первоначальном и лучшем, на мой взгляд, переводе. Будете уходить, оставьте ее господину Адлеру. Он за вас поручился.

«Какая мне разница, один ли камень ушибет меня насмерть или раздавит целая гора? Буду ли я погребен под развалинами одного дома, в горстке обломков и пыли, или целый земной шар рухнет на мою голову? Испущу ли я свой дух на воле и при свете дня или в колоссальной расселине оползающей земли? Один ли я унесусь в глубины земных недр или в сопровождении многочисленных народов, вместе со мной проваливающихся под землю? Не все ли мне равно, умирать среди большой суматохи или нет? Смерть-то повсюду одинакова».

Неужели Густав читал это в десятилетнем возрасте? У нас дома такие книги не водились. Вот я и решала тупые задачи на движение и скорость. Поезд такой-то вышел оттуда-то, а такой-то отсюда-то…

«Страх, даже не слишком сильный, всегда потрясает ум; а если это всеобщая паника, когда рушатся города, гибнут народы, содрогается земля? Странно ли, если душа, брошенная между болью и страхом, перестает соображать, где она находится? Трудно сохранить здравый рассудок в больших несчастьях».

Что вы так горестно вздыхаете? – спросил меня профессор Адлер.

Я прочла ему последий абзац.

Мрачновато, – согласился он, – давайте утешаться Аврелием.

«Что, в самом деле, может помешать душе сохранить свой внутренний мир, истинное суждение обо всем окружающем и готовность использовать выпавшее ей на долю?»

Весна 1944-го. Соцветия платанов собраны в белые фитили, из кафе без кофе доносится скрипка. Мы сидим с девочками в нашем дворе, рисуем деревья.

На утреннем собрании воспитателей Вилли зачитал список девочек, лопоухая Рут, по прозвищу Зайчик, в их числе. 15 мая – отправка первого транспорта, 18-го – второго. Из воспитателей на сей раз никого.

Рут старательно вырисовывает прожилки на листьях. Нажим – волосная, нажим – волосная…

«Там, где движения упорядочены, форма имеет власть над бытием и небытием», – говорил Иттен.

Про небытие не известно, главное – держаться в форме. И когда уйдет транспорт, войти утром с бумагой и красками в 28-ю комнату, где нет Рут. Дышать по системе Иттена.

Ночью, во время отправки, разразилась гроза. Стальные копья молний взрезали полотно неба. Почему-то вспомнилось, как Хелена резала бумагу острыми ножницами.

«Помню, мы тогда рисовали грозу. Возможно, это было связано с чувством страха, не знаю. То, чего Фридл добивалась от нас, не было прямо связано с рисованием, скорее с высвобождением чувств, пригнетенных страхом. Она делала это с необыкновенной, только ей присущей страстью».

Маятник похож на маятник, дракон – на дракона, жаба с открытым ртом – на жабу с открытым ртом. Я рисую старательно, как школьница. Чтобы Густаву было легче скопировать китайскую модель в журнал.

Госпожа Брандейсова, не помешаю? – спрашивает Петр Гинц. – Я просто так, на минутку. Интересный прибор, – разглядывает он рисунок.

Ты знаешь, что это за прибор?

Да. Древние китайцы пользовались им для получения сигналов о землетрясении. А можно я его перекопирую?

Конечно, вот тебе карандаш…

Павел не понимает, почему я не закрываюсь на ключ, устраиваю проходной двор. – «Что тебе Зеленка сказал – уже без пяти двенадцать, займись собой». – То есть рисуй. Я и рисую. Прибор, регистрирующий землетрясения.

Проходной двор устраивать не надо, он такой и есть. В нашу квартиру можно попасть с двух улиц: главной – L и проходной – Q. Центральный вход охраняется дежурными, а угловой, где деревянный забор с воротами, никем. На воротах есть задвижка, легко открывающаяся снаружи. Отсюда и приходят мальчики.