Елена Макарова - Фридл

Только не выплескивай все это на Хильду. Вдруг она влюблена?

В кого? В художника или в человека?

На твоем месте я написал бы что-то обтекаемое.

Хорошо, пиши.

Автором картины владеет чисто детское восприятие мира с его склонностью к параллелям. Попытка же передать его имеет жалкий вид. Художник колеблется между натурализмом и так называемым абстракционизмом, заметь, как написаны лицо и ноги.

Стоп, давай лучше про Клее, – говорит Павел, – тут есть конкретные вопросы!

Альбом с рисунками Клее (я думаю, с десятью) можно купить за 40 марок, может быть, люди там хотели бы его иметь. Репродукции действительно превосходны! Тот, кто их делает, – привлекательный художник, о котором я тебе уже рассказывала и чьи картины у меня здесь есть (некоторые очень хороши), – не отказался бы от подобных заказов; я могла бы поручить ему заняться изготовлением таких альбомов. Эти листы – к твоему дню рождения, моя дорогая девочка, который когда-нибудь должен же у тебя быть, если даже ты упала с неба, все равно же это произошло в какой-то определенный день! Получила ли ты неудачную серую репродукцию Клее вместе с картиной, кажется, Руо?

Поговорим о Клее. Как бы ни была хороша его графика, она отражает лишь одну сторону из тех многих, которые нет смысла объяснять. Он глубок, весел, загадочен и исчерпывающе полно владеет изобразительными средствами. Понравился ли тебе «Ботанический сад» – так, кажется, называется эта картина, изображающая кристаллизацию? Я люблю этот лист так же, как и «Поток колючек» и «Бегущего». В них запечатлены и долгое дыхание, и невиданная сила, последний предел в одновременном стремлении все взять и все отдать.

Напомни мне дать тебе удивительное сочинение Мюнца о Караваджо, к которому ты должна прислать открытку, – мы рассмотрим все это вместе (Розенкранц, Мадонна 1606–1607 гг.).

В поисках трактата, где упоминается название этой картины Караваджо, я наткнулась на сочинение Мюнца, которое читала раньше, но могла забыть, и в нем – несколько высказываний, помогающих понять Клее; когда я это увидела, то прекратила рыться в книге. Мюнц критикует немецкую живопись за столетие и говорит при этом о Каспаре Фридрихе, Рунге и т.д. В заключение он очень обоснованно утверждает, что «не было работ Файнингера, Ральфа Кирхнера, цветогармонии Клее, которые открыли бы многим глаза на творчество Рунге».

«Рунге перенимает у Рембрандта лучистость, поэтому его природа выглядит такой светлой и ясной, это не хаос, из которого рождается свет… Он радостно воспринимает нематериальную силу чистых красок и чувствует жизнь каждой краски во взаимодействии с природой, перед которой он преклоняется, как ребенок…» (Обязательно посмотри «Утро» и вообще Рунге!)

«Иногда, – писал Рунге, – цвет волнует своей бледностью, а подчас привлекает своей глубиной. Когда зелень луга, насыщенность цвета росистой травы, нежная листва молодого букового леса или прозрачная зеленая волна привлекают тебя больше? В сверкающих лучах солнца или в покое тени?»

В многообразии красок, в сложных соотношениях цвета, света и тени художник видел ключ к тайнам Вселенной, откровение Мирового Духа – так некоторые романтики называли Бога, который представлялся им растворенным в природе.

«Мы не в состоянии выразить, как трогает нас каждый цвет, – отмечал друг Рунге, немецкий писатель-романтик Людвиг Тик, – ибо краски говорят с нами на более нежном наречии. Это Мировой Дух, и он радуется, что может дать понятие о себе тысячами способов, одновременно скрываясь от нас… Но тайная магическая радость охватывает нас, мы познаем себя и вспоминаем о некоем древнем, неизмеримо блаженном духовном союзе».

В Пантеоне учителей Иттена Рунге занимал верховное место. Мюнц и Иттен боготворили Рунге. Мюнц как искусствовед, Иттен как еретик. Он считал Рунге реинкарнацией Христа, который служил своему богу – цвету – и умер в муках в тридцать три года. Книгу Рунге с витиеватым названием «Шар цветов, или Конструкция соотношения всех смешанных цветов и их родственных связей, с приложением опыта выведения гармонии соотношения красок» Иттен называл «Евангелием от Цветов». Она была издана в 1810 году и оказала громное влияние на Гёте, что было особенно важно Иттену: он считал Гёте мерилом истины.

«Шар цветов…» он читал нам стоя, как поп перед приходом. Он расчертил специально для нас болванку глобуса. Полюса – это белый и черный, а вот экватор составлен из чистых красок. Меридианы – это светлые и темные оттенки каждого цвета, они проходят от черного полюса к белому через цветной экватор. А что же внутри? Иттен разрезал глобус ножом, и мы увидели на срезе, как разнообразные цвета поверхности шара постепенно меркнут в его недрах, сливаются в серую точку в центре сферы. Тут-то и есть начало и конец всех красок.