Никита Сафонов: Разворот полем симметрии

Появляясь в полуокне, лицо повторяет черты росписи, растягиваясь в ширину, пока между рук, на высоте плоскости рамы, никак не заканчивается стекло. Со стороны, называясь именем или значением, заметно движение: северный створ прямоугольника здания заметен, когда затемненные уровни швов переводят автоматизм определенности в доступный принцип дыхания. Знакомые времени фонари пролегают от незаконченного наклона новых настенных портретов тел до того как он уходит к разности белого, к ним самим.

Не утверждая дальнего от вещей, не фиксации оглушенного теперь звука, что в этом передвижении вдоль (транспортные системы огня) горящего самого осмотра пламени: ночь оказалась 04.07, пока к десяти вечера наконец нашелся похожий поворот от сказуемого к вовлечению жеста, когда пытались долго подобрать место, чтобы лечь наконец

что не мог, что ты, пройти сквозь ограничение приглушить корректировки смысла: сказать, значит сделать определенное тем, что сделано над ним

После словно сказали о встрече, оснащенной знаменами из прежних цветов, среднего размера – те, что не попали в описание кадра над описанием третьей, четвертой и восьмой частей, А3 или А4, сшиваясь в разности характерных движений, попадая в камеру, которую забывало вращать («забывали включать механизм поворота»)

Похожие, слишком яркие элементы фигуративности

в общем, дальнейшие попытки уведомить наконец о том, что некая ошибка

имеет место (так, под окнами силами встречных работ происходило некое общее понимание обреченности на сомнение)

(когда дописали 14-ое обращение, в котором не было ничего подобного)

Нечто, возможно, мы упустили, распределяя по комнате все, что подходило по степени напряжения: оголенное поле без цифр, пока в ответном письме не нашлось слова, на которое стало бы ответом увеличенное в три раза изображение (именно того же порядка) ровной окружности вдоль спуска к единственному вопросу

смех, который испытывался в разных диапазонах (и дистанциях) произношения, возможно, на разных языках, непереводимый до тонкой адаптированной структуры действия, мог не останавливаться при этом, когда р. ст. исч.

И теперь и его окружили принципиальные описания дней среди остальных дней, в которых машинальность усталости доходила до тесноты, в которой невозможно найти ни одного предмета наслаждения, в нарисованном обнажении которому не придать очертания меньшего силуэта

(осенью казалось, что и те пять страниц в сохранности дотянули бы до двухсотого счета) и не придать одновременно оттенка спекулятивной реальности сухой смеси

То есть «любое», когда сам центр нетронут

и вот снова работники пытаются перейти строгую формальность не записать то, с чем они «работали», цемент и нерв, пустая стена и найти подходящее время для перезаписи, случайно попадая в работу, перемещаясь дальше

Вытянутый материал два-десять, то, что в окне (осталось там) может находится над полосами, оставшимися цветным пятном, чтобы вдруг разойтись в момент, пока условие не решится в пользу ни одного здания, наклонившего каждый фрагмент в осторожности твердой основой

законченное рассуждение (а как иначе это могло выглядеть), названное так от нехватки воспроизвести единство и получить только символ, иначе стыкующий ясность и отношение, сообразно памяти, как несогласованности данного (разнесения)

Вдоль реки, о чем, оставшись, река, как строгий сосуд оставаясь формой, не позволила переписать – думая об этом – те и другие, ровные полосы столбов и приведенные сводки насилия, некоторые цвета

над самой формой вдоль сложенных цитат на каждом из них через новостные ленты и шум

и очередной абзац, заменяющий палитру на грязь, опадающую со стен, соль на стене, в обрамлении предположений

над синим – коричневый, п. 5 и 6 сложены,

«6» и «14» – белый и красный

коричневая полоса ошибочно продолжает небо,

изображенное ртом

Этот пример, взятый как совокупность усилий, оставляет и эту, и следующую, затемненную, картину полей, на которых цвет заполняется. Обнаруженное, ставшее и вторым, и просто другим, очередным движением по спокойному изображению – катастрофы, когда, смешавшись, конструкция освещения не разрушилась, но продолжила распадаться. Мелкие части пятнадцати кадров то исчезали, то просто перемещали объект, определимый вне света, из собственных тел и следов предметов в обратном порядке, устанавливая то ли зеркала, то ли часы на отдельных элементарных частях представления