Джошуа Феррис - Безымянное

Они выехали на магистраль, ведущую к дому, но Тим проскочил мимо съезда.

— Ты пропустил съезд, Тим.

— Какие планы насчет работы? Вернешься? — спросил он.

— Не знаю. А что?

— Просто интересно.

На работу Джейн не хотела. Наверное, это лучший способ времяпровождения, достойное занятие, помогающее убить лишние часы, придающее жизни смысл и цель. Однако на самом деле Джейн не хотела заниматься ничем. Почему-то у нее сейчас не осталось ни одного жизнеутверждающего желания. И хорошо, что они пропустили съезд. Теперь можно катить до бесконечности куда глаза глядят.

— Наверное, да, — ответила она.

— Если вернешься, я тебе кое-что сосватаю.

— Сосватаешь?

— По знакомству.

— Мы что, в город едем?

— Скажи мне, только честно, — попросил Тим. — Ты очень хочешь домой?

— Это, наверное, последнее, куда я сейчас хочу.

— Почему же сразу не сказала?

— Но я ведь должна радоваться, что возвращаюсь.

— Если дом тебя не радует, никому ты ничего не должна.

В городе Тим остановил машину у пожарного гидранта и включил аварийку, но остался сидеть за рулем. Джейн ждала, что будет дальше. Развернувшись к ней, Тим объявил, что ушел из компании. Накануне подал заявление Кронишу, но, как оказалось, штатным юристам заявление подавать не обязательно, достаточно уведомить отдел кадров за две недели. Лишь теперь, услышав сенсационные новости, Джейн будто проснулась.

— Они бы все равно не приняли меня обратно по-настоящему, — объяснил Тим.

— А ты думал, примут?

— А на что я, по-твоему, рассчитывал?

— Я подозревала, что без партнерского статуса ты там работать не сможешь.

— Так и получилось, — признал Тим, открывая дверцу. — Пойдем.

Они вышли из машины. Тим отпер своим ключом входную дверь в браунстоуне, который Джейн видела в первый раз, потом дверь на этаже, а потом дверь в пустую квартиру.

— Она пока еще не наша, — уточнил он.

Джейн застыла на пороге. Тим вошел внутрь и привалился к стене, дожидаясь.

— Что все это значит?

Он жестом пригласил ее следовать за собой. Они прогулялись по квартире. Размером она была раз в десять меньше их загородного дома, но обладала шармом и настроением. Солнечные окна, паркетные полы, переоборудованная кухня, отреставрированные деревянные панели, старинная люстра и ванна на гнутых ножках радовали глаз. Тим провел жену в дальнюю комнату.

— Это спальня. Единственная.

Джейн обошла пустую комнату.

— А куда мы денем все наше барахло?

— А зачем нам барахло?

— А когда Бекка будет приезжать на каникулы?

— Положим ее на диване.

— А если она захочет после колледжа жить с нами?

Тим посмотрел удивленно.

— Кто? Бекка? Наша?

— Да, действительно…

— И это самое главное.

— Что?

— Всего одна спальня, — разъяснил Тим. — С одной-единственной кроватью.

Они проснулись в той же кровати, что хранила их, как талисман, утро за утром. Четыре года миновало, и никаких обострений. Любое предрассветное шевеление под одеялом подсказывало проснувшемуся, что второй тоже готов встать и начать новый день. Если ни тот, ни другая не открывали глаз, значит, до подъема еще далеко, и оба погружались обратно в сон. Так, в полудреме, с оглядкой на часы и друг на друга, начиналось большинство дней.

Когда Джейн проснулась, мужа рядом не было, и как он выходил из комнаты, она не помнила. Не до конца еще осознавая себя, она мгновенно провалилась в бездонный страх, как в пропасть. Выскочив из постели, Джейн накинула халат, сунула ноги в тапочки и, прихватив очки для чтения, прошла через всю квартиру в кухню, наполненную ароматом кофе, который сразу успокоил и взбодрил. Не говоря ни слова, она подобралась к читающему газету мужу и обвила руками за плечи.

— Я так испугалась, когда открыла глаза. Не слышала, как ты встал.

— Чего испугалась?

— Не знаю.

В это время суток на кухне разворачивалась мелкая рутинная возня. На столе выстраивались банки с джемами, масленка, молоко и сахарница, выскакивающий из тостера хлеб сразу же намазывался, а опустевшие кофейные чашки моментально наполнялись заново. Джейн предпочитала получать утреннюю газету на дом — не только ради кроссворда, но и ради запаха свежей типографской краски, уступающего лишь кофе в качестве вестника нового дня. Ей нравился шелест страниц и ощущение цельности мира, которое давали собранные вокруг привычные предметы. Тим ел тост, она чистила мандарин, оба пересказывали друг другу статьи и заметки, до которых второй еще не добрался, комментируя попутно самые возмутительные или (куда чаще) самые предсказуемые новости. Иногда то он, то она легонько касались друг друга протянутой через стол рукой, словно говоря «доброе утро», и, улыбнувшись, возвращались к чтению.