И эта история закончилась благополучно. Свищ резецировали (вырезали) вместе с участком больной кишки, ребенок поправился. Родители поначалу собрались подать в суд на прежних хирургов, но передумали на радостях, что все обошлось.
— Не понимаю, как можно было забыть салфетку? — возмущался я.
— Дима, не начинай! — отозвался Леонтий Михайлович. — Со всеми бывает.
— Вы так их покрываете, наверное, тоже забывали?
— Наверное, — беззлобно отозвался Ермаков. — Вот когда сам наступишь на грабли, тогда поймешь.
— Леонтий Михайлович, я предпочитаю учиться на чужих ошибках.
— Хорошая поговорка, но ты забыл и еще одну.
— Какую?
— Не ошибается только тот, кто ничего не делает.
— Да бросьте вы! Не надо покрывать таких хирургов! У нас ответственная работа, ляпы недопустимы!
— Дима, я с тобой полностью солидарен, но обвинять людей ты не имеешь права. Ты же не знаешь, при каких обстоятельствах они забыли эту злосчастную марлю. Может, это у них была десятая операция за сутки! Они с ног валились от усталости, а человек не робот!
— Нет, Леонтий Михайлович, тут я с вами не согласен. Да хоть двадцатая! Ты за жизнь человека отвечаешь и не имеешь права на ошибки!
— Ну, ты прав! Сто процентов прав, как ни крути. Посмотрим, что ты скажешь, когда сам в такую ситуацию попадешь.
— Да бросьте! С чего мне так ошибаться?
— А, я заметил, как кто-то начинает кого-то осуждать, то непременно вскоре и сам в такую же лужу садиться.
— Ладно, я не буду с вами спорить, поживем — увидим.
— Вот и правильно, не спорь! В медицине все бывает!
Я дипломатично промолчал, считая, что заведующий неправ, но жизнь расставила все по своим местам. Мой собственный ляп был уже не за горами.
За окнами операционной забрезжил рассвет, подходила к концу вторая операция. Первая была не очень тяжелой — аппендэктомия, но начали мы поздно, около полуночи. К часу ночи привезли вот этого толстого мужика с разрывом селезенки, попавшего в автокатастрофу.
Не успели мы убрать операционную после аппендэктомии, как я выполнил лапароцентез, получил кровь в животе и призвал группу снова мыться.
Операция прошла успешно, я удалил разорванную селезенку, собрал и перелил излившуюся в живот кровь, подвел дренаж к ложу удаленного органа. Оставалось зашить рану и наложить повязку. Все изрядно устали и хотели скорее закончить операцию.
Спина у меня взмокла, по лбу струился пот — и внезапно зверски зачесался нос. Чесать руками нельзя, они стерильные. На секунду я отвернулся и почесал нос о дыхательный аппарат. А когда повернулся к столу, то не увидел лопатки Ревердена. Это большая металлическая лопатка под килограмм весом, мы ее используем как щит при ушивании передней брюшной стенки, чтобы ненароком не повредить иглой внутренние органы. «Странно, когда я отворачивался, она была в животе, а сейчас нету…»
— Артур, а где лопатка? — спросил я лор-врача, ассистировавшего мне сегодня.
— Похоже, я ее скинул в тазик, — ответил смертельно уставший коллега.
— Точно скинул?
— Точно. Видишь — нет ее.
— Рано скинул, тут еще половину не зашили.
— Дима, слушай, давай заканчивать, спать охота! Утром на работу же! Что, без лопатки не зашьешь?
— Да зашью, без проблем.
Через полчаса наложил последний шов, заклеил рану и вышел из операционной писать протокол операции. Не успел начать, как в ординаторскую вошла бледная Людмила Пахомова, наша операционная сестра, и сказала испуганно:
— Дмитрий Андреевич, лопатка пропала!
— Какая? — не понял я.
— Лопатка Ревердена!
— Ты уверена?
— Да, я весь инструмент собрала, ее нигде нет!
— А в тазике мусорном смотрела?
— Да все перерыла! Как сквозь землю провалилась! Вы ее в животе не оставили?
— В животе? Не знаю… Она же такая большая!
— Ну, и где она? Доктор, похоже, вы на самом деле ее оставили в животе. Помните, когда вы нос чесали? Она могла и в живот ускользнуть.
— Но Артур утверждает, что в тазик выкинул.
— Артур стоя спал, мог и не заметить.
— Ладно, где пациент?
— В операционной еще, Аркадий Ильич его будит.
— Люда, накрывай стол, надо быстро живот расшить, чтоб никто не заметил, я сделаю ревизию и постараюсь незаметно вытащить лопатку, если она, конечно, там.
— Да, там она! Больше негде! Только что вы Трошину скажете? Он же по всей больнице разнесет!
— Иди, разворачивай стол, Трошина беру на себя.
Аркадий Ильич Трошин, наш второй анестезиолог, уже вышел на пенсию, но дома не сидел, а продолжал работать и просто обожал сплетничать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу