Андрей Ломачинский - Вынос мозга

Техничка Ивановна, что мыла вестибюль, услышала страшный хлюп с хрустом — очень характерный звук разбиваемого черепа. На её вопли прибежала медичка и А.А., потом завуч, потом Крючок — трудовик, его мастерские на первом этаже рядом... Потом вообще все кому не лень. Когда Лариску занесли в медпункт, она не дышала. Хотя она и на лестнице уже не дышала. «Скорая» приехала. Два больших дядьки с носилками, ящиком и каким-то аппаратом бегут в медпункт. Торчат там минут двадцать, потом один устало выходит перекурить. Появляются менты, начинают ходить вверх-вниз, чего-то мерять. Наконец Лариску несут на выход под белой простынёй вперёд ногами.

Толик это видит, и ему страшно. Первый раз по-настоящему страшно. Нет, Лариска блядь и её не жалко, но ведь впереди жизнь, институт... Нет, надо молчать, молчать и молчать! Тогда ничего не будет. На переменке Толик запирается в туалетной кабинке и спускает оставшиеся таблетки в унитаз. Потом выходит на школьный двор, прячется за старой ёлкой и нервно прикуривает сигарету. Тут же сжигает коробочку и оставшуюся пустую конвалюту. Всё, следов нет. Ничего не знаю. Будут менты чего спрашивать, скажу, что любил. Скажу, жениться хотел, а что беременная, не знал...

* * *

Прозектор Серёга тронул меня за плечо:

— Шеф, там, похоже, токса с черепной травмой. По вашей части вроде, может, глянете? Габриэлян просит, его труп.

— Ладно, а что о теле у нас почитать есть? Не густо: писульки «скорой» со слов уборщицы. Ну, пошли проведаем Габриэляна с его мадам.

Да, похоже токса налицо. В желудке четыре полупереварившиеся белые капсулы. Мозг и печень малокровны, а вены и артерии малого таза расширены до предела. Я тут особо и не нужен, Габриэлян и сам дока, меня позвал больше из вежливости, хотя, может, чего ему надо... Все пробы крови и других биожидкостей, печени, сальника и, разумеется, желудочного содержимого он уже взял. Остатки капсулок лежат по отдельным пробиркам. С головой всё ясно — на черепе громадный перелом, трещина проходит через основание. Так, Велозиев круг, это серьёзно, латеральный синус, ерунда. А вот и вклинение продолговатого мозга — ясно, это и есть непосредственная смерть. Теперь копнём на шажок в сторону — что ещё интересного? О, матка беременная, стенки сжавшиеся. Плодное яйцо почти из зева вышло. Аборт в ходу.

— Слышь, Арсен? Распотроши это красиво, я пойду фотоаппарат принесу. Похоже, грохнулась малолетка от ортостатического коллапса, судя по перераспределению крови. Да плюс аборт... А на стенки матки посмотри! Короче, на отравление пахикарпином похоже. Придется труп с неделю в холодильнике подержать. Пробы я в ИВС и в нашу лабораторию пошлю, случай не срочный, раньше не сделают.

Глаза Арсена Акоповича с мольбой уставились на меня:

— Анатолич, закончи ты. Мне надо с дочкой на гимнастику, а жена дежурит. Ну закончи, а? Долма с меня!

Я долму люблю, особенно ту, что Наира готовит Я холостой, мне всегда жрать хочется. Согласен. Поделил пробы, кое-что для верности закинул в жидкий азот. Раз столько работы подвалило, то можно не торопиться, теперь всё равно в общагу поздно попаду. Пойду-ка я покурю на улице, такой день хороший.

Из прозекторского зала надо выходить осторожно. Хоть прозектура судебная, военная да режимная, никогда не знаешь, когда на родственников нарвёшься. И как они умудряются всё узнать и сюда через КПП пробраться? Сейчас всё вроде спокойно. Я усаживаюсь за только что зазеленевшими кустами и с наслаждением прикуриваю «беломорину». Через прозрачную салатную кисею однодневной листвы вижу серую ментовскую форму, а за нею балахонистый пиджак следака. Это не родственники, все свои, присаживайтесь ребята, покурим. Начинаются стандартные вопросы, что нашёл да что думаю. Вот что мне не нравится в их братии, так это то, что они готовы всем и вся устраивать допросы. Ну подождали бы чуть-чуть — получили бы официальный протокол предварительного заключения, а через недельку и окончательного. Я небрежно помахиваю папиросой, манерно пускаю дым, закинув ногу за ногу. Рисуюсь немного перед следствием. Да, мол, чего там искать — пока стопроцентно утверждать юридического права не имею, так как результаты анализов не подучил, но дело, похоже, ясное — отравление пахикарпином при попытке неудачного медикаментозного криминального аборта.

Следак достает записную книжку и просит написать название лекарства по-латыни и по-русски. Я пишу. Краем глаза замечаю, что к нам подходит какая-то женщина. Почему-то мне кажется, что это Николаевна, следачка с «железки». Наверное, идёт по поводу того алкаша на четвёртом столе, что вчера ночью с электричкой поцеловался. Дописал, поднимаю лицо. Нет, не Николаевна. Красные сухие глаза, чёрная шаль на плечах, руки бессмысленно теребят какой-то детский альбом для рисования с выглядывающим из него белым бутафорским цветком из тюля с блестками.