Андрей Ломачинский - Вынос мозга

Ну, наконец туша в клинике. Толстенькие обычно повышенным давлением страдают, а тут низкое и дальше падает, а пульс, наоборот, растёт. Ого, вот уж за сто тридцать зашкалил! Такое обычно бывает при кровопотере. Дежурный хирург пытается сквозь жир прощупать живот. Руки топнут в гигантских складках, вязнут в мягких волнах жировой трясины. Наконец удаётся докопаться до брюшной стенки. Живот твёрдый, как доска. Если бы наш богатырь был бы раза в три полегче, он, пожалуй, завертелся бы ужом от боли, а так только пронзительно завизжал, судорожно забив кистями рук, словно выброшенный на берег кит.

Ответственный хирург морщится — клиническая картина не слишком понятная. Ну-ка, давайте ему сделаем лапароцентез. Это малюсенькая операция с сугубо диагностической целью — в животе делается небольшой разрез, потом в эту дырочку заводят крючок, им цепляют переднюю брюшную стенку и поднимают её «палаточкой». В образовавшееся пространство вводят специальный инструмент, лапароскоп, если нужно, чтоб было лучше видно, то дополнительно подкачивают брюхо стерильным газом и спокойно рассматривают все органы. Можно также засунуть обычную трубочку от капельницы, подсоединить к ней шприц и взять содержимое брюшной полости на анализ. Вообще-то, в норме там сухо — всякая жидкость находится исключительно внутри кишок.

Где-то в клинике нашли здоровый толстенный кусок акрилового оргстекла, больше чем метр на полтора и сантиметра три толщиной. Промыли дезраствором, протёрли спиртом, положили его на операционный стол, сверху покрыли стерильной клеёнкой и простынями, а уж потом перекатили нашего негабаритного больного. Сделали лапароцентез, подцепили брюшную стенку — крючок по самую рукоятку скрылся в жиру. Подтягивать эту массу пришлось двоим, да и то без особого успеха. Внутри почти ничего не видно. В норме на внутренних органах лежит этакая кисейная сеточка с жировыми включениями — большой сальник называется. Так вот сальник у Михаила Александровича представлял собой лоснящиеся непроходимые тяжелые торосы белесого жира, по которым бежала реденькая паутинка кровеносных сосудов. Дали в брюхо газ на максимум. Где-то по самому краю сальника появилась полоска жидкости. Попробовали отсосать шприцом пару миллилитров. Странная жидкость — красноватая, мутная. Поставили больному предварительный диагноз — прободная язва желудка. Быстренько погружаем в наркоз и идём уже на настоящую лапаротомию — операцию, где широко вскрывается передняя брюшная стенка ровно по срединной линии живота.

Подошёл анестезиолог с клинком-ларингоскопом. Сестра-анестезистка пустила по вене наркотик, больной обмяк, теперь надо быстро засунуть ему в трахею трубку, а потом специальными лекарствами-миорелаксантами отключить мышечный тонус и сразу же подсоединить к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Человек парализован, сам дышать уже не может, воздух в его лёгкие будет подавать машина. Зато ничто не будет мешать хирургу работать. Легко сказать быстро — у этого пациента и второй и третий подбородочки имеются, и каждый потяжелей хорошей ягодицы будет, да и шея какая грациозная — как у самого породистого борова на пике откорма. Такое едва гнется и к быстрой работе не располагает. А сам жир! Жир — это депо для большинства лекарств. Не додай наркотика — умрёт человек от болевого шока, переборщи — умрёт от передозировки. Нужную дозу обычно считают исходя из веса тела. Нормального тела. А тут 70% жира. Он в силу своей химико-биологической природы поглощает лекарства, как губка, а потом долго отдаёт их. Грань между «очень мало» и «передозом» становится весьма зыбкой, расплывчатой. И чем неясней эта грань, тем нервозней анестезиолог. Он играет желваками, стучит зубами и вместо строгих понятных схем начинает рассчитывать только на собственную интуицию. Ну вот наконец наркоз дан, аппарат работает... Ребята, поехали!

Поначалу ведущим хирургом к столу встал подполковник Федоткин, личность истероидная, осыпающая всех и вся какой-то нарочитой квазиинтеллигентностью. Словно молитву, прочёл собравшимся вокруг курсантам лекцию о том, что во всяком теле необходимо видеть свою скрытую красоту. Хирургические маски скрывают выражение лица, но слышно, что курсанты за спиной двусмысленно захихикали. Федоткин неуверенно полосанул скальпелем по операционному полю. Рана моментально развалилась, обнажив ярко-жёлтые, словно гранулированные, края мощнейшего подкожного жира. На редкие сосудики наложили зажимы, и хирург полосанул ещё раз. Никакой «анатомии» не возникло — просто жёлтый овраг заметно углубился, Руки подполковника скрылись в ране и неуверенно пошарили по дну — везде монотонный подкожный жир., Федоткин промямлил нечто жалобно-несуразное и опять резанул тело. Эффект тот же — жир! Федоткин поднял руки: «Случай тяжёлый, позовите профессора!» Курсанты опять захихикали.