Александр Окунь - Камов и Каминка

— Воды, наверное, спасибо, — сказал художник Каминка.

— Чудно, — обрадовался человек. — Вода — это чудно. Равиталь?

Через несколько секунд перед ними стояли запотевшие бокалы, в которых легкие пузырьки облепляли дольку лимона и выгнутую зеленую ветку.

— В такую жару мята и лимон — чистое спасение, — удовлетворенно сказал человек. Хотя в комнате было прохладно, художник Каминка, памятуя о горячей духоте, царящей снаружи, жадно отпил полбокала и согласно кивнул.

— И вы, Михаил Иванович, пейте, здесь надо много пить, — заботливо сказал человек и в ответ на удивленный взгляд художника Камова улыбнулся. — Не удивляйтесь. Ах да, забыл представиться: по должности я начальник департамента безопасности, а имя мое — Ник. А мы с вами, Михаил Иванович и Александр Иммануилович, — он лукаво улыбнулся, — на самом деле старые знакомые.

Ник явно наслаждался растерянными лицами художников. На лице его привольно расположилась самодовольная улыбка человека, владеющего ситуацией.

— Не узнаете? Ай-ай-ай, стыдно, господа художники, стыдно, где же ваша зрительная память? Ну да, — он провел ладонью по черепу, — годы, они, конечно, свое берут, у вас, у меня, — он вздохнул, — да, поседел, полысел, не без того, но вес, — Ник кинул быстрый взгляд на художника Каминку, — не набрал. А я меж тем вас, голубчики мои, сразу признал. Ну же. — Он довольно рассмеялся, глядя на замешательство сидящих перед ним людей. — Декабрь 1974 года. ДК Газа…

— Николай Николаевич? — вымолвил художник Камов.

— Он самый, он самый, дорогие вы мои! — Человек с легкой, часто присущей полным людям грацией выскользнул из-за стола и принялся обнимать вскочивших на ноги художников.

— Да, радостно, радостно вас видеть… Конечно, по такому случаю не воду надо пить, ну да попозже. А сейчас мы немножечко покалякаем, время есть. Босс просил извиниться, он на полчасика задерживается.

Он вернулся на свое место и отпил воды.

— За вами, Каминка, я давно слежу, — и рассмеялся, подняв руку ладонью вверх, — в хорошем, в хорошем смысле слова. Мои поздравления с присуждением премии, очень, очень рад! На прошлой выставке, кстати, ваших два листа купил. Прекрасные, высокой культуры работы — такую здесь редко встретишь… А вас, Камов, не чаял уже увидеть, ан человек, как говорится, предполагает, а Господь…

— Николай Николаевич, — перебил его художник Каминка, — а вы-то здесь как оказались?

— Как все, Александр Иммануилович, как все, согласно закону о возвращении, только лет этак на десять-одиннадцать после вас.

— Так что же, выходит, вы…

— Чего нет, того нет, — вскричал Николай Николаевич (как мы по старой памяти будем его именовать и впредь), — к избранному народу принадлежать честь имею только, так сказать, по касательной. Жена, знаете ли. По матушке. Так что, как говорится, все законно, все хорошо, и детки, дай Бог здоровья, и внуки…

— И чем же вы тут занимаетесь, Николай Николаевич? — прогудел художник Камов, иронически подняв брови.

— Чем занимаюсь? — Голос Николая Николаевича по-прежнему был приветлив и мягок, но в мягкости этой появился, как бы это точнее сказать, еле уловимый прохладный оттенок. — Да тем же и занимаюсь, Михаил Иванович, искусством.

— Искусством? Ну, как вы им в России занимались, я помню. Неужто и здесь то же: этого посадить, этого поджечь, этого избить…

— Ах, — огорченно покачал головой Николай Николаевич и вздохнул, — право, от вас, Михаил Иванович, не ожидал. Ведь вы умный, тонкий человек… Ну что же вы это? Никто, поверьте, Рухина не поджигал. Несчастный случай. Пить меньше надо, а курить и вовсе не рекомендуется, особенно по пьянке. А Пантелеймонову за хулиганство, и вы это хорошо знаете, что за хулиганство, впаяли срок, может, и больше, чем хотелось бы, но хулиганство-то было, куда денешься. А то, что припугнуть кой-кого пришлось, — не отрицаю, но куда ж деваться, коли другие меры не действовали? И опять же, старались по-божески, честное слово, без излишеств… И ведь, поверьте, не приложи я руку, то вашему Жарких не только бы задницу ипритом сожгли. А кто, по-вашему, Арефьева от срока отмазал? А деньги на отъезд у него откуда были?

— Арех никогда… — вскочил художник Каминка.

Николай Николаевич недоуменно взглянул на художника Каминку и вдруг расхохотался.

— Господь с вами, Каминка! В виду имеется совсем другое, а конкретно то, что именно ваш покорный слуга, правда через подставное лицо, вам, кстати, знакомое, но… ни-ни, — он шутливо погрозил пальцем, — мы люди дискретные, лишнего не скажем, так вот, именно ваш покорный слуга купил у Арефьева работ на две тысячи рубликов. Изумительные вещи… да, что говорить, большой художник, чудесный талант… И Васми у меня в коллекции, и Шагин… Да, честно говоря, и вы, господа, именно мне спасибо сказать можете, что отделались, как говорится, легким испугом, могло бы и хуже быть, ох, хуже… — Он помолчал, провел рукой по облысевшей голове. — Ладно, все это, так сказать, преданья старины глубокой. Ну а здесь, здесь, слава богу, этого не надо. Процесс идет себе гладенько, все, как говорится, в одну сторону, в одну ногу. Пастухам раздолье, нам, овчаркам, — он коротко хохотнул, — работы нет, и стаду, в библейском, так сказать, смысле слова, хорошо. Когда вокруг все до одного диссиденты, все как один бунтари и индивидуалисты, то, сами понимаете, проблем нету. Все в один голос бунтуют, дружно сокрушают, чего дают, короче, работать куда как легче…