Вольфрам Флейшгауэр - Три минуты с реальностью

Адвокат показал ей фотографию Луизы. Волнистые черные волосы. Красивое лицо. Тогда ей было двадцать четыре года. И она была членом учительского профсоюза. В трущобах Буэнос-Айреса открыла программу борьбы с неграмотностью. Непонятно, правда, что она делала на Кубе в ноябре и декабре 1975 года. Однако в январе 1976-го вернулась в Аргентину и несколько недель провела в Корриентесе. Почему она решила оставить ребенка? Почему после военного переворота поехала в Буэнос-Айрес, вместо того чтобы затаиться в Корриентесе? Луиза понятия не имела, что ее выдали: мужчина, с которым у нее была связь. Она знала, что школы и университеты под наблюдением, но не представляла, что может оказаться в числе тех, кого ищут. Она ни в чем не виновата, кроме того, что кое с чем не согласна. И еще ребенок, растущий у нее внутри. Первые же волны арестов должны были насторожить ее. Но инстинкт не сработал.

Джульетта не сразу услышала телефон. Смотрела на него, ничего не понимая. За окном уже стоял обычный для этого времени года серый день. Она сняла трубку и услышала голос матери.

— Джульетта, как хорошо, что я тебя застала!

В трубке звучит классическая музыка. Воскресное утро в Целендорфе.

— Не хочешь прийти к нам сегодня на ужин? После репетиции.

Она ответила односложно, потом стала подыскивать отговорку, хотя мать никогда не была сильна в распознавании полутонов.

— Придут Хольрихи. Ты же их любишь! Они спрашивали, будешь ли ты. Когда премьера?

Она ответила. Уже в четвертый раз. И мать, конечно, опять забудет.

— Достанешь нам контрамарки или как?

Да. Конечно, достанет. Странно только, что мать просит ее об этом. Может, дело в том, что теперь она танцует в Немецком оперном театре, а это, что ни говори, престижное место. Это вам не школьный спектакль. И даже не крошечная роль в какой-нибудь оперетке.

— Я уже послала папе четыре билета. Он ничего тебе не сказал?

— Нет. Впервые слышу.

— Может быть, вам стоит почаще разговаривать друг с другом?

В ее тоне слышалась агрессия, но мать сделала вид, что не заметила.

— В восемь приходи, хорошо? Удачи на репетициях.

Будто ее это интересует! Джульетта положила трубку. Ужин с родителями и Хольрихами. Нет, невозможно! Мать переигрывает, может, из-за того, что после той ссоры в машине их отношения заметно испортились. Наверное, поэтому ее и зовут? Пикировка в присутствии друзей. Предложение о перемирии. Возможность похвастаться успехами дочери. Все, мол, у них нормально. Хольрихи знают ее с младенчества. Людвиг Хольрих, самодовольный пруссак, считающий себя неотразимым, был начальником отца. После падения стены для своего удовольствия продавал на Фридрихштрассе бананы — «этим восточным обезьянам», как он выражался. У них с отцом было кое-что общее: почти иррациональное неприятие Восточной Германии и презрение к ней.

До премьеры четыре дня. Придумать отговорку нетрудно. Устала на репетиции. Нужно зайти к костюмерше. Дополнительный прогон — их нередко назначают без предупреждения. До премьеры она сумеет оттягивать встречу. Но что потом?

Постепенно до нее дошла вся непереносимость ситуации. Она не может больше встречаться с отцом. Она отказывается оставаться его дочерью. Снова и снова перед глазами вставали картины последней ночи с Дамианом. Она не знала, как с этим жить. Ей так и не удалось понять свое истинное к этому отношение. Она поймала себя на том, что тело ее при этом сжимается, как от неприятных прикосновений. Они никогда не видели друг друга, были чужими людьми, когда встретились впервые. Их любовь была подлинной. И все-таки с самого начала — противоестественной.

Позор.

— Почему ты не пришла вчера к нам?

Голос звучал странно. Джульетта проснулась всего несколько минут назад.

— Репетиция затянулась, — соврала она. — Я слишком устала.

— Но ты могла хотя бы позвонить?

Ей отвратителен даже его голос. Она постаралась взять себя в руки, но все попытки придумать подходящую отговорку приводили только к одному: ее отвращение к нему все усиливалось. Она подыскивала фразу, которая мгновенно вывела бы его на чистую воду, сорвала с него маску, не оставив путей для отступления. И страшилась этого. Господи, ее отец! Нет, не ее отец. Маркус Лоэсс. Человек, на совести которого смерть Луизы. И в некотором смысле смерть Дамиана. Если бы он сказал ей правду! Если бы он только протянул ему руку! Но он по-прежнему изображает неведение. Почему Дамиан лишил себя жизни? Скорее всего из-за него!