Марк Еленин: Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

Иногда приезжал отец. Самоуверенный, деловито-гордый, проповедник конституционной монархии. Еще реже наведывались братья Виктор и Андрей. Как-то приехала на целый месяц тетка, сестра матери, с внуком и внучкой. Нет, весной, летом и ранней осенью на «Бельведере» — как Ксения и дед называли свою виллу — жизнь была вполне сносная. Хуже было осенью и невозможно — зимой, когда стылые дожди секли землю, расквашивали и делали непроходимой нижнюю проселочную дорогу. Только доктор Вовси и рисковал раз в неделю по-прежнему пробираться по ней. Время останавливалось. Любое дело валилось у Ксении из рук. Она ходила из комнаты в комнату, маялась, тосковала неизвестно о чем, приставала к деду с фантастическими и невыполнимыми просьбами и. наконец, успокаивалась, затихала, погрузившись в какую-нибудь книгу. Рояль, мебель и библиотеку Белопольские привезли из Петербурга, чтобы хоть родные вещи напоминали им о доме и скрашивали одиночество. Библиотека была фамильная, дедовская, мужская — книги все исторические или по военному делу. Вадим Николаевич, командовавший в свое время бригадой и дивизией, отличившийся при Горном Дубняке и Козулбеке в турецкую кампанию, собирался, пользуясь уединением, написать книгу, поделиться с потомством мыслями о сильных и слабых сторонах русской военной доктрины — для этою как подспорье и взял сюда многие сочинения. Все готовил себя к написанию мемуаров, все собирался — пока не началась мировая война. А кому интересны теперь соображения какого-то отставного генерал-майора по поводу событий, происходивших будто и вовсе на другой планете?

С началом мировой войны крымская жизнь Белопольских совершенно потускнела. К тоске прибавилось постоянное чувство томительной неизвестности и беспокойства: оба внука старого князя были на фронтах, известия от них приходили крайне редко. Виктор отличился в деле под Перемышлем, был произведен в штаб-офицеры, награжден орденом Владимира 3 степени с мечами и бантом. Андрей, отправившийся в действующую армию вольноопределяющимся, был ранен, впрочем не тяжело, поправился, сдал экзамены на первый офицерский чин и, отклонив протекцию отца, вновь уехал на фронт. Дед гордился внуками, но был недоволен сыном. Это недовольство возросло после того, как Вадим Николаевич в сентябре 1916 года выбрался все же в Петербург. У себя дома на Малой Морской он застал «филиал» Государственной думы и за один вечер наслушался таких бунтарских речей, порочащих государя императора и государыню императрицу, что был повержен и словно раздавлен. Неудачи на фронтах, отставка Сухомлинова, продовольственные трудности и брожение в обществе, разговоры о германофильстве Александры Федоровны и ее окружения, все растущая ненависть к Распутину, неспособность царя довести войну до победного конца — все это потрясло старого князя Белопольского. Он возмущался было, спорил, доказывая, что Россия сильна крепостью престола, что критика государя императора, откуда бы она ни исходила, расшатывает престол и губит Россию. Аргументы сына и его единомышленников, факты, которые они приводили, заставили Вадима Николаевича замолчать, оскорбиться за идеи, которым он всегда служил верой и правдой, и в конце концов, почувствовав себя обкраденным и обманутым, обратиться в бегство. «Такое не должно, не может долго продолжаться», — решил он. А пока — прочь из страшного города в спокойное, ставшее привычным крымское захолустье.

Тогда и начала распадаться семья Белопольских. А с разгаром войны они и вовсе стали терять друг друга. Дед с Ксенией жили в Крыму, Николай Вадимович оставался в Петербурге, заседал в Центральном военно-промышленном комитете, ездил с комиссиями на фронт. Внуки воевали где-то.

Еще в 1915 году погиб сын Ариши, Иван, «молочный брат» Ксении. Они были одногодки, росли вместе лет до двенадцати — одно воспитание, одни забавы. Старик Белопольский, всю свою жизнь проведший в казармах, лагерях, среди солдат, чуждый дворянской спеси, всячески поощрял дружбу детей. По-своему он любил мальчугана, крепкого, подвижного, доброго, наделенного острым, схватывающим все на лету жадным умом. Были у Вадима Николаевича мысли и о будущем Ивана. Ждал, выявится у того одна какая-то четкая, определенная способность. Хотел поддержать, помочь в ученье, помочь вырасти человеком. Николай Вадимович с улыбкой и полным безразличием выслушивал подобные планы отца: у него не хватало времени и охоты заниматься воспитанием и собственной дочери. Андрей с некоторым превосходством относился к Ивану: он был чуть старше. Один лишь Виктор не любил мальчика и активно осуждал эксперименты деда. По его твердому убеждению, рано или поздно мужицкое начало должно было проявиться в Иване, а там он, согласно общечеловеческим законам, должен был начать пьянствовать и в пьяном виде ломать станки, жечь помещичьи усадьбы и уничтожать все дворянское отродье. И только для Ксении Иван был родным существом — ее руками и глазами, частью ее самой, хотя, конечно, мыслила она еще совершенно по-детски. Впрочем, Иван сам взялся решать свою судьбу и тем не допустил разлада в семье Белопольских. Так и не обнаружив поразительных способностей и не оправдав надежд Вадима Николаевича, он по достижении шестнадцатилетнего возраста и вопреки желанию матери определил себя в ученики токаря на Обуховском заводе.