Карен Перри - Невинный сон

– Гарри? Ты готов? – с нижнего этажа крикнула Роби-н.

– Ага, – ответил я и, будто внезапно решив поторопиться, перепрыгивая через ступеньку, ринулся вниз по лестнице.

– Я подвезу тебя в аэропорт.

– Что? В такой снегопад?

– Ничего страшного. Мы еще сможем позавтракать в аэропорту перед твоим полетом.

– Хорошо. Но ты действительно хочешь меня подвезти?

Ее лицо осветилось теплой утвердительной улыбкой, и она зашагала к пикапу. Запирая дверь, я услышал, как Робин включает зажигание и наша машина оживает.

– Билеты? Паспорт? Бумажник? – спросила Робин, пока я усаживался на соседнее сиденье.

– Есть, есть, есть.

Сегодня утром жена была в отличном настроении. От нее так и веяло оптимизмом, и своим теплом она словно согревала холодный день. В эту минуту я был настолько ей благодарен, что мне даже показалось, будто улетучились все мои мысли о мальчике и о том, что я видел, или о том, что мне почудилось. Бредовые иллюзии, всего-навсего плод усталости и чувства вины, а может, и того и другого.

Робин, чтобы выехать задом на улицу, оглянулась через плечо, и выражение ее лица мгновенно изменилось – она резко нахмурилась. Я тоже обернулся и увидел вытянутую морду старого «Ягуара»: он подъехал к нашему дому и загородил выезд. Я услышал скрежетание ручного тормоза, дверь открылась, и из машины вышел Спенсер. Пряди его непричесанных волос развевались по ветру, изо рта торчала сигарета.

– Отлично, – сухо провозгласила Робин, а Спенсер помахал нам рукой.

– Я от него сейчас избавлюсь, – сказал я.

Робин бросила на меня тоскливый взгляд.

– Если бы это было так просто.

Спенсер уже стоял возле двери водителя и стучал по стеклу. Робин послушно открыла окно. В кабину мгновенно вторгся резкий горьковатый запах.

– Куда путь держим?

– В аэропорт.

– Да брось, я вас подвезу.

Спенсер повернулся и, не дожидаясь ответа, зашагал к «Ягуару».

Робин сидела, уставившись на руки, которые все еще крепко сжимали руль.

– Прости, милая, – сказал я и поцеловал ее на прощание.

Робин вздохнула.

– Мы с тобой наверстаем. Бог с ним, с завтраком в аэропорту. Я, когда вернусь, поведу тебя в хороший рес-торан.

Робин ничего не ответила. Чувствуя, что опять ее расстроил, я вылез из машины и пересел к Спенсеру. На нем было пальто из верблюжьей шерсти, из-под отворотов которого выглядывал черный шелк, – все еще был в халате. Судя по покрасневшим глазам, можно было подумать, что он не спал месяц, а то и больше.

– Ты уверен, что можешь вести машину?

– Что? Да, конечно, – взяв в руку алкометр, сказал Спенсер. – Я с этой штукой разобрался.

Он вел машину так, что мне без конца приходилось хвататься за ручку двери и тормозить ногой об пол. Тем не менее мы приехали в аэропорт даже раньше, чем предполагали.

– Я поговорил с Макдонафом, своим приятелем из полиции, и ему удалось добраться до съемок CCTV, сделанных в те самые часы. Сейчас это все в цифровой записи.

– Понятно. Отлично.

– Парень мне кое-чем обязан, так что вот, дружище, держи – полдюжины видеодисков.

Я перевел взгляд на стянутую резинкой пачку дисков, и на меня нахлынуло чувство неловкости, смешанного с сожалением. Зачем я его об этом попросил? Что с ними теперь делать? Мои догадки уже казались совершенно абсурдными, и еще более абсурдным казалось желание разыгрывать из себя детектива-любителя.

– Обязан он мне или нет, а достать их было нелегко. Похоже, их берегут как зеницу ока. Жесткие меры. Протесты. Забудь про «Танжерский манифест»! Вот как надо назвать твою следующую выставку.

– «Жесткие меры»?

– Точно.

– Может, я так и назову.

– Слушай, тебе придется их проанализировать самому. Макдонаф мне обязан, но он и не думал заниматься трехсотчасовым просмотром марша толпы по О’Коннелл-стрит.

– Триста часов?

– Более или менее. Там было три-четыре камеры, так что… Ну не знаю. Ты сам подсчитаешь.

– Понятно. Спасибо. Ты настоящий друг.

– Меня обзывали и похуже. – Он запарковал машину. – Ну, так угостишь меня выпивкой или?..

– А как же машина?

– Я ее здесь оставлю…

– И что дальше?

– Скажу, ее украли, или что-нибудь в этом роде.

Я зарегистрировался на рейс, и мы зашли в ближайший бар.

– Ну? – с выжидательным видом спросил Спенсер.

– Что «ну»?

– Ты мне, черт подери, скажешь или нет, в чем, собственно, дело? – Он указал на диски и потянулся за кружкой.

Я знал, что не могу ему рассказать. Главным образом потому, что мне было неловко, или, скорее даже, я боялся того, что он может обо мне подумать, боялся его замечаний по поводу моего прошлого. К тому же он не был знаком с Диллоном. Не был по-настоящему с ним знаком. Он один раз приехал в Танжер, вскоре после рождения нашего сына, и мы провели вместе знаменательный выходной – как следует выпили за его рождение. Спенсер единственный из наших друзей приехал нас навестить, и он искренне за нас радовался. После этого он души не чаял в Диллоне, правда, издалека – посылал ему открытки и подарки. У Спенсера не было официального звания крестного отца, но для Диллона он был на особом положении. Он был «дядей Спенсером».