Александер Андориль - Режиссер

Похоже, летнее утро проступает из белесых ночных сумерек, а Кэби стоит на пороге в спальню.

— В такой жаре спать невозможно, — говорит она сонным голосом.

— Ветра совсем нет.

Он не видит ее: под пеленой тени черты лица расплылись.

— Ну как? — спрашивает она.

— Ничего.

— Это хорошо.

На окошке стоит свинка из розового фарфора, в спине у нее отверстие для свечи.

— Я только что перечитал беседу с рыбаком, — говорит он. — Помнишь, когда мы ездили в Буду навестить пастора, который венчал нас, — они все вели себя как-то странно.

— Да, точно, там кто-то покончил с собой.

— Он был там и разговаривал с пастором много раз, но все же сделал это, — произносит Ингмар с улыбкой, глядя на мертвую муху, застрявшую в отверстии на спине свинки. — Догадываюсь, что отец потребует вычеркнуть сцены, в которых…

— Да не будет он это читать, — перебивает Кэби. — Он и не взглянул на тот первый вариант.

— Но я же сказал матери, чтобы он про него забыл, я сам позвонил и сказал, когда закончил новый вариант.

— Ну смотри, — бормочет она.

— Ты о чем?

— Ведь… у тебя почти не осталось времени, пора раздавать сценарий актерам и…

— Знаю.

В окне что-то дрожит, Ингмар выглядывает на улицу. Немного погодя он замечает, что дрожь исходит от фарфоровой фигурки, вокруг пятачка свинки что-то блестит. Он нагибается и видит, что ее красные губы стали мокрыми, что-то капает с них в пыль на подоконнике.

— Я думала, мне это приснилось, — говорит Кэби, не глядя ему в глаза. — Но вчера, когда я приняла таблетку и легла спать, зазвонил телефон. Как ты думаешь, кто это был? Гун! По-моему, пьяная, хотела поговорить со мной. Знаю, надо было повесить трубку, но я не повесила.

— Что ей надо? — сухо спрашивает Ингмар.

— Она сказала, что ты никогда не говоришь правду.

— Это ложь.

— Она хотела рассказать еще кое-что, — шепчет Кэби и выходит из комнаты.

Ингмар читает отрывок сценария, в котором рассказывается, как пастор идет к тому месту, где было совершено самоубийство. Делает на полях пометку, что он видит тело рыбака только на расстоянии, да это уже и не тело, а могильный холмик, вокруг которого собрались пастор и все остальные.

Они стоят и разговаривают, замечает он, хотя никаких реплик в сцене пока не значится.

Он их не слышит.

Наверное, из-за расстояния. Или из-за шума прибоя, который стучится в скалы.

Пусть так и останется.

Эта дистанция и беззвучный разговор усиливают ощущение, что Бог молчит. Подчеркивают обыденность и незначительность мертвого тела.

На мгновение он уносится мыслями в каменную часовню в больнице Софиахеммет, в морг, солнечный свет, проникая сквозь опаловые стекла, падает на огромную гадюку.

Во вторник после завтрака он спустился на побережье.

Отшлифованные водой камни ослепительно поблескивали на солнце, прямо возле крутого склона у кромки воды.

Ингмар помнит, что в тот момент целиком погрузился в давнее воспоминание о капельках, поблескивавших в ноздрях у отца, когда он замахнулся лопатой на старшего брата, прицелившись прямо в шею и грудь.

Оно всякий раз волновало его.

Он был целиком увлечен этим воспоминанием, когда увидел гадюку, гревшуюся на солнышке.

Тусклый блеск мускулистых колец.

Наверное, именно сама эта неожиданность повергла его в панику, думает он. Он почувствовал опасность.

Сердце бешено колотилось — Ингмар думал о том, что, возможно, змея больна, когда поспешил к ней, держа в негнущихся руках тяжелый камень.

Глухой стук и шелестящее эхо между камней.

Как только конвульсии прекратились, он подошел ближе. Перевернул ногой камень с размозженной головы. Попятился, оставив все, как было. Сказал себе, что останки доест осоед или стайка чаек. К тому же на Торё наверняка водятся норки и лисы.

С каменной террасы, выходящей на море, застекленная дверь ведет в небольшую столовую, в глубине которой стоит маленький флигель. На линолеуме — нежно-розовый коврик, который, проходя под столом, тянется из флигеля до окна без занавесок.

Под потолком висит крепеж для карниза, с одной стороны он сломан, а с другой в стене осталась дыра.

Сквозь огненно-желтый резной абажур люстры проступает кухня: плита и мойка, пакет крекеров и бутылка с букетом маргариток.

Слева, за полуоткрытой дверью, виднеется угол одной из кроватей. Тяжелое вязаное покрывало в сумраке за закрытыми шторами.

Утренний свет пробирается из детской через порог, блуждает водянистыми пятнами в такт торопливому голосу Ингмара: