Даниэла Стил - В тихой гавани

— А я и не собираюсь заводить новые знакомства! — вспыхнула Офелия. — Просто не хочу, чтобы с Пип случилась беда. Я этого не переживу, понимаешь?! — Голос ее дрогнул, и Андреа показалось, что она сейчас заплачет.

— Понимаю, — мягко подтвердила она. — Для начала понаблюдай за Пип, хорошо? Может быть, ей просто немного одиноко.

Наступило молчание. Офелия плакала.

— Я знаю, ты права — ей действительно одиноко. Но я ничего не могу поделать. Чеда больше нет, он погиб, и ее отец тоже, а я… я превратилась в развалину. У меня ни на что нет сил. Мы ведь даже почти не разговариваем.

Офелия понимала, что Андреа права, но у нее не было ни желания, ни решимости снова жить дальше.

— Может быть, это и есть ответ на вопрос, для чего ей понадобилось заводить с кем-то дружбу? — предположила Андреа.

— Вообще говоря, они вместе рисовали, — упавшим голосом проговорила Офелия. На душе у нее появилась тяжесть.

— Возможно. Я бы на твоем месте как-нибудь пригласила его к себе. Поговорила бы с ним. Не исключено, что он вполне порядочный человек. Возможно, он тебе даже понравится, — успокаивала ее Андреа.

Офелия молча замотала головой.

— Не думаю, что после сегодняшнего он согласится, — буркнула она, в душе нисколько не жалея о случившемся. В конце концов, ей ведь ничего о нем не известно.

— Может, стоит извиниться? Скажи, что тебе пришлось немало пережить и поэтому нервы у тебя не в порядке.

— Не говори ерунды. Ничего подобного я не сделаю. А потом, может быть, я права. Может, он действительно педофил, кто его знает?

— Ну, тогда не ходи и не извиняйся. Но лично мне кажется, что это обычный художник, который любит детей. Учитывая, что Пип так привязалась к нему, мое предположение больше похоже на правду.

— Именно поэтому я и велела ей сидеть у себя.

— Бедный ребенок. Послушай, она же не сделала ничего плохого! Девочке просто скучно.

— Ну, с сегодняшнего дня будет скучать у себя в комнате, — буркнула Офелия. И тут же пожалела о своих словах. Пип и в самом деле скучно, и в этом ее вина, ведь она — ее мать. Детей ее возраста поблизости не было, а она, Офелия, в последнее время совсем ее забросила. Теперь они больше никуда не ходили вместе.

Повесив трубку, Офелия поднялась наверх и осторожно поскреблась в дверь Пип. Дверь оказалась закрыта. Не получив ответа, она попыталась толкнуть ее, но Пип заперлась изнутри.

— Пип? — Ответа не последовало. Офелия постучала еще раз. — Пип, можно войти?

Очень долго за дверью стояла тишина. А потом вдруг раздался тоненький, захлебывающийся слезами голосок дочери:

— Ты обидела моего друга! Ты вела себя просто ужасно! Я тебя ненавижу! Уходи!

Офелия окаменела. Она кусала губы, чувствуя себя совершенно беспомощной, хотя и считала, что сделала то, что должна была сделать. Она исполнила свой долг, но Пип ее не понимала.

— Прости. Но ведь тебе и в самом деле ничего о нем не известно, — твердо проговорила она.

— Еще как известно! Он славный! И у него тоже есть дети, только они в Новой Зеландии.

— Может быть, это неправда, — настаивала Офелия, уже понемногу начиная чувствовать себя глупо. Вести переговоры за запертой дверью! Но похоже, Пип не имела ни малейшего желания впустить ее. — Послушай, Пип, открой. Давай поговорим спокойно.

— Не хочу!

— Давай обсудим все за обедом. А потом, если хочешь, погуляем немного или просто сходим куда-то. — Офелия вспомнила, что в городке работали два ресторанчика, в которых они никогда не были.

— Ни за что! Никогда больше с тобой никуда не пойду! И не надейся!

Офелии очень хотелось напомнить Пип, что у нее никого не осталось, кроме матери, но она благоразумно промолчала. В конце концов, и у нее ведь тоже никого нет, кроме Пип. Их осталось только двое в этом мире. И обе они слишком нуждались друг в друге, чтобы ссориться.

— Почему бы тебе не открыть дверь? Я не буду заходить, если ты не хочешь. Так что тебе нет нужды запираться.

— И не подумаю! — упрямо буркнула Пип.

Прижав к груди портрет Мусса, который ей помог закончить Мэтт, она рыдала. Как мать посмела запретить ей видеться с ним? Ну ничего, вот только она уедет в город, Пип тут же удерет на пляж. Пип снова вспомнила, что мать наговорила Мэтту, и сморщилась от стыда.

Офелия долго еще уговаривала дочь. Потом наконец сдалась и отправилась к себе. Об ужине обе забыли.

Утром голод выгнал Пип из комнаты. Спустившись на кухню, она поджарила себе тост, съела хлопья и снова вернулась к себе. Она сделала вид, что не замечает матери, — молча приготовила себе завтрак и тут же ушла.