Мишель Турнье - Пятница, или Тихоокеанский лимб

Пятница пересек дюны, забавляясь на ходу звучными стонами, исторгнутыми песком под его тяжестью. Он даже остановился и, сомкнув губы, изобразил эти стенания, но так и не смог развеселить пса, который неуклюжими прыжками еле передвигался по зыбучей почве, враждебно ощетиниваясь всякий раз, как она подавала голос. Наконец оба выбрались на твердую прибрежную полосу, дочиста вылизанную морским отливом. Гордо выпятив грудь и донельзя счастливый, Пятница шествовал по ней, словно по широкой, безупречно чистой арене. Его переполняла пьянящая сила молодости и безграничная свобода посреди пустынного берега, где дозволялось любое движение, где ничто не мешало взгляду. Он подобрал овальную гальку и принялся рассматривать ее, держа на раскрытой ладони левой руки. Насколько лучше драгоценностей, оставленных им на кактусах, этот вот грубый и твердый камешек из стеклянистого кварца с вкраплениями розового шпата и искорками слюды! Выпуклая галька лишь в одной точке касалась его черной ладони, образуя вместе с нею простую геометрическую фигуру чистых очертаний. Волна внезапно залила влажный блестящий песок, усеянный крошечными медузами, и омыла Пятнице лодыжки. Он уронил овальную гальку и подобрал другую, плоскую и круглую, маленький перламутровый диск с лиловыми подтеками, и подбросил ее на ладони. Эх, полететь бы ему, этому камешку! Превратиться в мотылька и вспорхнуть в воздух! Мечта заставить летать камень прельщала поэтическую душу Пятницы. Он закинул гальку в море. Кругляшок семь раз коснулся водного зеркала, прежде чем без брызг кануть в глубину. Но Тэн, привыкший к этой игре, тут же кинулся в волны и, шлепая по воде всеми четырьмя лапами, вытянув вперед шею, доплыл до того места, где исчезла галька, нырнул, вернулся к берегу вместе с прибоем и положил камешек к ногам Пятницы.

Они долго шли к востоку, а потом, обогнув дюны, повернули на юг. Пятница подбирал и забрасывал подальше морские звезды, сухие ветки, раковины, осьминожьи клювы, клубки водорослей; все этот тотчас превращалось для Тэна в живую, шевелящуюся, желанную добычу, которую он с лаем преследовал и ловил. Так они дошли до рисового поля.

Водосборник иссяк, и уровень воды на засеянных делянках неуклонно снижался день ото дня. Однако для созревания колоскам требовалось еще с месяц простоять в воде, и Робинзон каждый раз возвращался после осмотра рисового поля все более мрачный.

Пятница еще держал в руке лиловатую гальку. Он запустил ею в рис и сосчитал рикошеты на поверхности стоячей, с жирными разводами воды. Каменный диск сделал девять подскоков, и не успел он затонуть, как Тэн уже бросился с плотины вниз. Сгоряча он проплыл было метров двадцать, потом замешкался. Для плаванья здесь было слишком мелко, и лапы пса увязли в тине. Повернув назад, он силился добраться до Пятницы. Первый энергичный рывок помог ему выскочить из трясины, но он тут же снова ушел вглубь, беспомощно барахтаясь в густой жиже. Еще минута — и, если псу не помочь, он погибнет. Пятница чуть поколебался, наклонившись над грязной предательской топью, потом решительно побежал к шлюзу. Просунув палку в первое отверстие щитка, он изо всех сил налег на этот импровизированный рычаг, упершись для равновесия в створки. Заскрипели пазы, и задвижка нехотя приподнялась. Тотчас же мутный водяной покров, из которого торчали верхушки стеблей, задрожал, заколыхался и стал втягиваться в горловину шлюза. Несколько минут спустя Тэн кое-как добрался до основания плотины. Он представлял собою сплошной ком грязи, зато был цел и невредим.

Пятница оставил его встряхиваться и приводить себя в порядок, а сам, приплясывая, направился к лесу. Ему даже в голову не пришло, что урожай риса безвозвратно погиб.

Для Пятницы остановка клепсидры и отсутствие Робинзона означали только одно: отмену установленного порядка. Робинзону же исчезновение Пятницы, разряженные в пух и прах кактусы и иссохшее рисовое поле недвусмысленно говорили о неудаче, а быть может, и полном фиаско в приручении арауканца. Впрочем, когда Пятница начинал действовать по собственному усмотрению, ему почти никогда не удавалось заслужить похвалу Робинзона. Он должен был или не делать ничего, или же скрупулезно точно следовать инструкциям хозяина, чтобы потом тот не донимал его попреками. Робинзону поневоле приходилось сознаться самому себе, что под покорной услужливостью Пятницы скрывается личность, которая во всех своих проявлениях глубоко шокирует его и представляет определенную угрозу для существования подвластного ему острова.