Быть может, индейцы дожидаются утра, чтобы напасть на него? Вооружившись пистолетом, обоими мушкетами и солидным запасом пороха и пуль, Робинзон выбрался за стены крепости и пошел к Бухте Спасения, сделав по пути большой крюк через дюны. Берег был пуст. Все три пироги с их хозяевами бесследно исчезли. Исчез и труп индейца, сраженного им накануне пулей в грудь. На песке остался лишь черный круг от ритуального костра; среди золы едва виднелись обугленные сучья и человеческие кости. Робинзон сбросил наземь все свое снаряжение и облегченно вздохнул, чувствуя, как рассеивается тоскливый страх, терзавший его всю эту бессонную ночь. Внезапно его одолел приступ нервного громового, неудержимого хохота. Когда же он наконец успокоился и смог перевести дух, то с изумлением понял, что смеялся впервые с момента кораблекрушения. Неужто же на него так подействовало присутствие другого человека? Неужто способность смеяться вернулась к нему вместе с появлением какого-никакого, но все-таки общества? Этот вопрос предстояло еще как следует обдумать, а пока что его пронзила куда более важная мысль. «Избавление»! Робинзон ни разу не посетил место горькой своей неудачи, которая обрекла его на долгие годы деградации. А ведь «Избавление» по-прежнему стоит там, носом к морю, терпеливо ожидая, когда чьи-нибудь сильные руки спустят его на воду. Что, если захваченный индеец поможет ему довершить это предприятие, освободив бот из плена песков? Да и его знание архипелага окажет Робинзону неоценимую услугу.
Вернувшись к крепости, Робинзон увидел, что арауканец, совершенно голый, играет с Тэном; его рассердило как бесстыдство дикаря, так и дружба, столь быстро возникшая между ним и собакой. Робинзон без особых церемоний знаками приказал индейцу надеть штаны, после чего повел его к «Избавлению «
Лужайка густо заросла дроком; казалось, приземистое суденышко плывет по золотистому, колеблемому ветерком морю цветов.
Мачта обрушилась, настил палубы местами вздулся, несомненно от сырости, однако корпус на первый взгляд казался целым. Тэн, мчавшийся впереди, несколько раз обежал бот; только вздрагивающие цветы выдавали направление его бега. Потом пес одним прыжком вскочил на палубу, и вдруг та обрушилась под его тяжестью. Робинзон едва успел заметить, как Тэн с испуганным визгом плюхнулся в трюм. Когда он подбежал к боту, то увидел, что палуба разваливается на части от толчков, сопровождавших попытки пса выбраться наружу. Арауканец положил руку на борт бота и сжал кулак, потом поднес к лицу Робинзона раскрытую ладонь, на которой лежала горстка красноватых опилок; показав ему эти опилки, он пустил их по ветру. Черное лицо индейца расплылось в добродушной улыбке. Робинзон в свою очередь слегка пнул корпус судна. Нога без труда пробила брешь в борту, в воздух взвилось облачко красной пыли. Термиты сделали свое дело. «Избавление» стало кораблем-призраком.
Дневник. Сколько новых испытаний за последние три дня и сколько неудач, унизительных для моего самолюбия! Бог наконец послал мне товарища. Но по непонятной прихоти Его Святой Воли товарищ этот избран из числа тех, кто стоит на низшей ступени человеческого развития. Он не только принадлежит к цветной расе, но вдобавок далеко не чистокровный арауканец — все выдает в нем примесь негритянской крови. Полуиндеец-полунегр! Будь он хотя бы в зрелом возрасте, он смог бы покорно признать свое ничтожество перед лицом цивилизации, которую я воплощаю в себе! Но ему явно не более пятнадцати лет, если учесть раннее созревание людей низших рас, и молодость побуждает его нагло зубоскалить над всеми моими нравоучениями.
Кроме того, нежданное появление человека после бесконечно долгого одиночества поколебало достигнутое мною хрупкое равновесие. «Избавление» вновь стало для меня поводом к убийственному разочарованию. После стольких лет благоустройства, приручения, строительства, законотворчества эта вдруг возродившаяся призрачная надежда побудила меня устремиться к смертельной западне, в которую я однажды уже попался. Что ж, примем этот урок с должным смирением. Как долго я тосковал по человеческому обществу, тщетно призывая его всеми своими трудами на здешней земле! И вот оно даровано мне — в самой примитивной, в самой первобытной форме; утешимся же тем, что по этой причине мне будет легче склонить моего пленника к повиновению. Отныне задача моя ясна: включить раба в систему, которую я шлифовал и совершенствовал годами. Успех сего предприятия станет явным в тот день, когда рассеются все сомнения, что он и Сперанца согласно и дружно пользуются плодами их союза.
Читать дальше