Ирина Сергиевская - Последний бебрик

«Сволочь ты, — без труда расшифровывал Май. — Повезло жениться на молоденькой, на отличнице, золотой медалистке, без пяти минут кандидатке наук по физике. Ты-то сам кто? Суслик обтерханный! И что за профессия у тебя подлая: писа-а-тель! Вон умные-то люди, вроде Льва Толстого, сначала свое хозяйство заводят, дом, огород, а уж потом в писатели лезут — чтобы семья с голоду не подохла, пока папаша дурью мается, стишки всякие пишет. Или вот у нас, в Каневе, есть такой Минейко, тоже писатель. Так он днем курями на базаре торгует, а вечером в газету кроссворды пишет. Все успевает, и семья обеспечена. Ты бы пример взял с этого Минейко или хотя бы со Льва Толстого, тот, говорят, сапоги шил и метелкой возле дома своего навоз конский подметал. Ты-то помрешь не сегодня-завтра, а Галя с Тусей жить останутся в нищете. Алкаш ты, позор всемирного еврейства!..»

— Спасибо скажите, что не наркоман, — пробурчал вслух Май.

— Ты что, бредишь, чучело? — ухмыльнулась Зоя, тяжелые кольца в ее ушах закачались.

— Говорю, алкаш лучше, чем наркоман! — выпалил Май, яростно дернув ногой, придавленной задом свояченицы.

Зоя невольно подскочила, утлая кровать не выдержала встряски и сбросила с себя Мая. Он шлепнулся плашмя на пол и начал подниматься, придерживая ветхие сатиновые трусы в абстрактных подсолнухах. Зоя неудержимо захохотала: уж так нелеп был свояк, уж так гуняв!

— Тебя, Исакич, надо в кипятке сварить!

— Зачем? — спросил Май; он, впрочем, знал, каков будет ответ.

— Чтоб омолодился! — победительно объявила Зоя.

— А вы… вы… — бранчливо начал Май, поддергивая трусы.

— Ну? — зловеще оживилась Зоя. — Ну! Кто я?

— Ископаемое! — тонко выкрикнул Май.

В соседней комнатке спасительно запел мексиканскую песню телевизор. Тяжеловесная Зоя стремительно удалилась, выбросив свояка из памяти на время. Май запер дверь, долбанул ее несколько раз ногой, воображая, что это ненавистный малиновый зад, и нехотя занялся собой. Он всегда был равнодушен к одежде, а уж теперь, когда сидел под арестом, вообще опустился: шорты, зеленая футболка с дырой на плече — вот и все. Май кое-как застелил постель, выглянул на лоджию: свежо, но тепло, ласточки чиркали по чистому небу высоко-высоко, за деревьями, внизу, около детской площадки, цвела белая сирень, и в воздухе было сплошное благорастворение. «Легко, ваше сиятельство», — вспомнил Май из «Войны и мира», улыбнулся, но тотчас привычно погас. Он вернулся в комнату, причесался пятерней, пригладил пальцем вислые усы, глянул искоса на свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа и грустно промямлил:

— Да-а… такое даже кипятком не омолодить.

Отражение вовсе не было безобразно: человек средних лет, среднего роста, субтильного телосложения, с неухоженной курчавой темной шевелюрой, с круглыми кошачьими глазами.

— Ладно. Живы будем, не помрем, — пробурчал он любимую присказку.

Дверь наподдали.

— Иса-а-кич! Звонят тебе из издательства.

К телефону арестованного Мая подпускали крайне редко; причем он не имел права брать в руки трубку, говорить намеками, шептать, рассказывать анекдоты и петь. Случалось, Май похищал у жены телефон, запирался в ванной, включал воду и названивал приятелям, но под надзором свояченицы его не тянуло на подобные подвиги.

— А кто именно звонит? — спросил Май, предчувствуя нехорошее.

— Кто, кто. Конь в пальто! — оригинально сострила Зоя.

— Колидоров, — понял Май и засопел: — Вы, что же, не могли сказать, что меня дома нет?

— Да весь Питер знает, что ты дома взаперти сидишь, — фыркнула Зоя. — Давай к телефону. Раз из издательства звонят, значит, по делу.

Май щелкнул дверной задвижкой, высунул наружу ухо и с фальшивой радостью прокричал в поднесенную трубку:

— Слушаю тебя, Андриан!

— Семен, ты закончил редактировать «Последний грех» Шерстюка? — сумрачно спросил Колидоров.

— Да! — бодро соврал Май.

— Тогда я к тебе сейчас же посылаю курьера за рукописью, — злорадно сказал Колидоров. — Ты ее уже два месяца мурыжишь.

— Андриан, ты должен понять! — страстно вымолвил Май, не представляя, что именно должен понять издатель. — Андриан, мы же старые друзья. Помнишь семинары в Дубултах?

— Ясно, — отрезал Колидоров. — Тогда деньги верни, все пятьдесят долларов, которые я выдал твоей жене Галине авансом из жалости к бедственному положению вашего семейства, попросив взамен только одно — отредактированный роман Шерстюка.

— Деньги?! — вскричал Май, словно наступил на гвоздь босой ногой. — Ах, деньги… Спасибо тебе, Андриан! Помог ты нам в страшный момент. Я тогда завязал в очередной раз… ну, и сам понимаешь, депрессия… сон этого, как его, разума… Ты — друг! Но сейчас у меня денег нет. Жена увезла их в Канев.