Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

— Можно вас попросить прочитать его? — поинтересовался Лоуэлл.

— Хм… я плохой декламатор, моя дикция оставляет желать лучшего, и я наверняка испорчу стихотворение, но, с другой стороны, я понимаю, что если уж я заварил эту кашу, то мне ее и расхлебывать.

И Вацлав Гавел встал под красивейшую из яблонь Вацулика и слегка… хм… поклонился:

Вот собственно и все, что я, мама, хотел тебе сказать. Этот чудесный летний день в саду в Добржиховицах, и наш тогдашний разговор, и вообще все, что было тогда… Эти люди действительно не нуждались в том, чтобы какие-то там агенты чему-нибудь их учили, и в официальной истории нас даже не упомянут. Мы просто помогали Вацулику прививать вишни, косить траву и сбивать орехи. Мы были всего лишь смешными помощниками. И все-таки, настаиваю я, мы были там нужны. Без нас невыносимая тяжесть бытия диссидентов стала бы непосильным бременем. И если иногда они несли свою тяжкую ношу играючи, словно мальчишки, то это случалось благодаря нам. Бог распорядился так, что по-человечески мы несчастливы, но Он же наделил нас легкомыслием, которое, впрочем, не перевешивает нашей серьезности, а лишь помогает на время скинуть со своих плеч ее бремя. Наш век, мамочка, был ужасающим, но однажды, с огромного расстояния, он покажется сплошным карнавалом. И тогда мы, смешные помощники, достигнем святости.

Сын с матерью идут по вечернему городу от площади Малиновского по Театральной улице к вокзалу, и они так заняты разговором и одурманены пьянящими ароматами весеннего Брно (они точно две пчелки, блуждающие по гигантскому окаменевшему цветку розы), что натыкаются на людей и запутываются в чужих компаниях, а потом из них выпутываются.

— Я даже не знаю, кто был твоим отцом, и поверь, сынок, мне трудно говорить с тобой об этом.

Мартин заметно растерялся, он что-то пробормотал, явно пытаясь побыстрее сменить тему. Но мать вцепилась в него мертвой хваткой:

— Нет-нет, это мой давний долг по отношению к тебе, я обязана объясниться. Никак не могу подобрать слова… — И, после нерешительной паузы: — Знаешь, у тебя ведь был не один отец, их было сразу много.

— Ты хочешь сказать, что тебя изнасиловали? — спросил он, не подумав, и тут же пожалел об этом.

— Еще чего! Нет, сынок, как бы тебе точнее объяснить, это была моя служебная обязанность. В смысле, одна из моих служебных обязанностей. Но я покривила бы душой, если бы сказала, что любила одинаково всех пятерых.

Он бросил на нее взгляд, а потом быстро наклонил голову и машинально, не отдавая себе в этом отчета, раскрыл ладонь и посмотрел на свои пять пальцев.

— Как я понимаю, мне придется рассказать все по порядку.

И она поведала о майоре Руйбере и важной патриотической миссии, в которую он ее втравил. А также о том, как сложно было не подпускать к себе близко пятерых волков-воинов.

— Так что я даже толком не знаю, на которого из этих пяти русаков пригожих — солдатиков божьих мне грешить.

— М-да, мама, а ведь по тебе этого…

— …не скажешь? — спросила Соня.

И оба расхохотались.

Они шли по длинной дорожке между трамвайными путями. Справа возвышался купол углового дома, в котором еще совсем недавно Соня глядела свой длинный сонный сериал.

— Значит, я побочный продукт несостоявшегося покушения на Гитлера, Бормана, Геринга и Геббельса.

— Ты забыл о Гиммлере, мой милый. О нем частенько забывают, потому что с виду он был этакий седой чинуша. Но сволочь, между прочим, первостатейная. И еще кое-что: никакой ты не побочный продукт, а истинный венец всей этой операции.

— Итак, меня зачали во время одной секретной акции, — вздохнул Мартин, — и почти сразу предназначили для другой.