Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

— А теперь представь себе, батюшка, что ты идешь по Мариахильфер-штрассе к Западному вокзалу и попробуй описать одно за другим все здания, что ты встретишь по левую руку Меня интересует все, о чем ты вспомнишь, любая мелочь, которой ты, возможно, даже не придаешь значения, но пойми, такова уж я, для меня все это важно.

— Да ты с ума сошла, дочка, ты представляешь, какая она длинная, эта Мариахильфер-штрассе?

Причин испытывать симпатии к Вене было у батюшки предостаточно. Кроме всего прочего, это был императорский город, а значит, он приходился родственником царскому Петербургу, где, в отличие от Вены, батюшка никогда не был (то есть был, он там родился и провел первые месяцы жизни, но тогда замечательный механизм его памяти еще не пришел в движение), зато Петербург он знал по большому иллюстрированному изданию «ПРЕЛЕСТИ ПЕТЕРБУРГА», так что он осмеливался говорить о поразительном сходстве некоторых венских и петербургских улиц. Я без колебаний воспользовалась этим и заполняла провалы в батюшкиной венской памяти аппетитными кусками петербургского пирога.

Однако работа над подробным макетом Вены, которую я без всякой помпы начала весной тысяча девятьсот тринадцатого года (не посвящая в нее моих родителей — как, впрочем, и в мечты о Бруно), была еще далека от завершения даже в конце июня 1914 года, когда я уезжала на свои последние каникулы в Ланшкроун (и для своей последней встречи с Бруно в обличии шимпанзе). В Ланшкроуне же, как вы знаете, я приняла участие в покушении на наследника престола и его супругу из рода графов Хотеков, в покушении, эхо которого прозвучало где-то в далеком Сараеве. А когда во второй половине июля я вернулась из Ланшкроуна, то с усердием муравья вновь принялась строить Вену и эксплуатировать батюшкину память. И если до сих пор батюшка проявлял немалое терпение, которое, надо сказать, принадлежало к его профессиональным качествам, то на сей раз он не выдержал напора малолетней приставалы и 26 июля 1914 года внезапно принял решение, что, мол, ладно, поедем в Вену, причем немедленно (у него как раз выдались три свободных дня между рейсами), чтобы я там все рассмотрела собственными глазами, но только я должна была пообещать ему, что не буду больше мучить его расспросами.

И на другой же день, 27 июля, мы отправились в путь — к огромному удивлению нас всех и прежде всего, кажется, самого батюшки.

Стоял прекрасный денек, словно нарочно предназначенный для экскурсии — ах, это незабываемое лето 1914 года! — и у нас всех было замечательное настроение (наконец-то мне таки удалось желаемое, а то ведь я совсем было пала духом и выдумала иной, запасной, путь, так что прошу всех запомнить, что запасной путь становится иногда тем тараном, что прокладывает дорогу для осуществления первоначальных замыслов), и такое у нас было расположение духа, что не успели мы выехать из Бржецлава, как батюшке вздумалось запеть на все купе, но матушка вовремя пнула его в щиколотку, так что первые же слова песни сменились жалобным завыванием. Однако, господа, я предлагаю, не вдаваясь в подробности всей этой веселой летней поездки, остановиться перед первыми домиками венской окраины и прислушаться на сей раз к моему, также очень жалобному, скулежу.

Видите ли, случилось то, что ввергло меня в состояние полнейшей растерянности. На задней стене одного из этих окраинных домов, что стояли, повернувшись своими неприглядными тылами к железнодорожным путям, я заметила нечто странное и, можно даже сказать, зловещее.

Из стены дома торчала огромная картонка — одна из тех, из которых явно был сложен весь дом, — и на ней виднелась четкая надпись «Слабительное Петерки — мир вашим внутренностям!»

Я испугалась прямо-таки до ужаса, потому что тут же поняла, что это означает. Мы приехали вовсе не в настоящую Вену, а в мою, сделанную из коробочек, и картонок, и аптечных упаковок и засунутую дома под кровать.

Сначала я никак не могла взять в толк, что же такое творится, а потом внезапно осознала, что в этом случае нас всех ожидает жуткая катастрофа. Ведь моя Вена еще не закончена и в ней есть целые кварталы, целые улицы и целые дома, которых пока нет. Трансцендентные провалы, из которых тянет космическим сквозняком.

Однако, к моему удивлению, родители не обращали на большие и малые несуразности, глядящие на нас со всех сторон, никакого внимания. Батюшку прежде всего занимало, где мы поселимся, потому что никому и в голову не приходило, что мы приехали в Вену только взглянуть на нее — и тут же обратно. Раз уж мы наконец оказались в императорском городе — так хотя бы на одну ночь.