Валерий Попов - В городе Ю. - Повести и рассказы

— Угадал!

— А где мы с ним встретимся? У него? — вставая, поинтересовался я.

— Нет. У него — нет смысла. Решили на даче у меня, чтоб никого больше, только мы!

— На тачке его поедем? — спросил я, наспех собравшись.

— Нет. Тачки теперь нет у него. Тачку он оставляет.

— Ясно.

Дзыня, подтянутый, затянутый, натянутый, как всегда, стоял на платформе, личико его посинело, налилось злобой.

— Что такое? Почему?! — тряся перед лицом растопыренными ладошками, завопил он.— Только что ушла электричка, неужели нельзя было успеть?

— Да с этим разве сделаешь что-нибудь? — сразу переходя на его сторону, ответил Алексей.

Так! А я поднялся, совсем еще больной, в темпе собрался, разругался с женой.

— Ну, ладно! — проговорил Дзыня, лицо его немножко разгладилось.— Я и сам, честно говоря, опоздал.

Мы засмеялись.

…Электричка ползла по высокой насыпи. Внизу был зеленый треугольник, ограниченный насыпями с трех сторон. В треугольнике этом зеленел огород, стояла избушка и был даже свой пруд с деревянными мостками, и единственный житель этого треугольника стоял сейчас на мокрых досках с кривой удочкой в руке. Жизнь эта, не меняющаяся много лет, с самого детства, волновала меня, но попасть в этот треугольник мне так и не удалось.

Загадочная эта долина мелькнула и исчезла, навстречу грохотал товарный состав с грузовиками, накрытыми брезентом.

Сойдя на станции, мы долго пробивались к даче по осыпающимся, норовящим куда-то уползти песчаным косогорам.

Дача была темная от воды, краска облупилась, торчала, как чешуя. Леха дернул разбухшую дверь, мы поставили на террасе тяжелые сумки, начали выкладывать продукты на стол.

— А сигарет ты, что ли, не купил? — испуганно обратился Дзыня к Лехе.

— Нет. Я думал, ты купишь, пока я за этим езжу! — Леха кивнул на меня как на главного виновника отсутствия сигарет, хотя я в жизни никогда не курил.

— Ничего! Можно день провести и без них,— примирительно проговорил я.— Не за этим мы, кажется, приехали сюда, чтобы курить.

Дзыня повернулся ко мне, его остренькое личико натянулось обидой, как тогда на платформе, хотя в обоих этих случаях виноват он был ничуть не меньше меня.

— Об тебе вообще речи нет,— скрипучим, обидным тоном, столь характерным для него в последнее время, заговорил Дзыня.— Ты можешь жить без того, без чего ни один нормальный человек жить не станет.

Довольный своей фразой, он улыбнулся язвительно-победной улыбкой; Леха тоже глядел на меня как на виновника каких-то их бед… Ну ладно! Я вышел во двор, начал колоть сырые дрова — лучшее средство тут же вернуться в больницу,— чтобы успокоить наконец лютую их, непонятную злобу… Нет, конечно, дело не в сигаретах и не во мне, просто устала немножко душа, особенно у бывшего счастливчика Дзыни.

На крыльцо высунулся Дзыня.

— Слушай, если не трудно тебе,— с прежней язвительной вежливостью выговорил он,— принеси, пожалуйста, воды. Хочется чаю выпить, а то бьет все время какой-то колотун.

Конечно же! Об чем речь! Кто же, как не я, должен носить им воду!

Когда, тяжело переступая по сырому песку, я вошел с полными ведрами во двор, Дзыня и Леха, покачиваясь, стояли на крыльце и Дзыня, поправляя на остреньком своем носике очки, говорил Лехе:

— Нет! Не могу я поехать с тобой за рыбой. Я ведь с лодки могу упасть. Видишь, как я падаю! — Дзыня, не сгибаясь, упал с крыльца в песок. Показал.

— Да,— озабоченно почесав в затылке, согласился Алексей.— Падаешь ты действительно здорово! Ладно, оставайся. Поедем с ним.

Дзыня поднялся, долго внимательно глядел на меня.

— Что за идиот?! — возмущенно заговорил он.— Месяц как из больницы — и таскает полные ведра. Ждать же надо, пока рана зачмокнется.— Соединив ручонки, он показал, как это произойдет.

— Виноват! Больше такого не повторится.— Я с облегчением опустил ведра на крыльцо.

Потом я сидел на террасе в шезлонге, как бы заработав себе право на отдых, глядел на красного, залитого слезами Леху, дующего в печь, на Дзыню — обмотав горло шарфиком, он умело нарезал на досочке мясо.

«Эх!» — меня осенило. А ведь я один на всем свете и знаю, какие это прелестные люди. Никто больше не знает — да и откуда всем знать? Надо жить было вместе с самого начала, вместе пытаться повернуть время вспять, вместе пытаться угнать эскалатор на станции метрополитена «Владимирская»… Да ведь и про меня, понял я, никто на свете не знает, кроме их двоих!

— Утро… гуманное… утро… с едою! — козлиным своим голоском затянул Дзыня.