Имре Кертес - Английский флаг

— Да неужели можно так поступать? — с горечью вырвалось у женщины. — Мы же все-таки люди!

— Мы — люди. Но уток едим, — со странной улыбкой ответил посланец, и жена замолчала.

Они едва заметили, как автобус тронулся и выехал на шоссе; посланец не ждал от дороги ничего существенного, заботясь скорее о том, чтобы держать свое внимание в состоянии постоянной готовности, оберегая его от сбивающих с толку посторонних впечатлений, которые угрожали ему как внутри салона, так и извне, из-за трясущихся стен. Жена, сидя рядом с ним, безмолвно — словно дав себе некий тайный обет — терпела все неудобства, хотя накапливающееся напряжение время от времени отражалось в ее глазах или в каком-нибудь нервном жесте; порой ей все же не удавалось проглотить вырывающееся наружу замечание, касающееся какого-нибудь чувства, мысли или наблюдения, и она, сначала вполголоса, осторожно, потом, забывшись, все оживленнее высказывала их, ожидая ответа, и муж в конце концов обнаружил, что у них идет нормальный дорожный разговор. Он с досадой отвернулся к окну; если так пойдет дальше, тихая подрывная деятельность жены сведет на нет даже тот слабенький результат, которого он было добился в городе; ее присутствие ставило ограничения любой работе, все загоняя в рамки непозволительной в такой ситуации сдержанности, — вот она, цена его ошибки, плод легкомыслия, плод, за сладость которого ему уже приходится горько расплачиваться.

— Скоро нам сходить? — спросила жена.

— Я скажу, — ответил он. Во всяком случае, это будет, видимо, там, где кончается пологий подъем; более точных сведений они ни у кого не пытались узнать: унизительную эту помощь — хотя жена и говорила о ней как о чем-то таком, что само собой разумеется, — посланец в самом начале пути с раздражением отверг, словно ему предлагали воспользоваться костылем, и в дальнейшем жена целиком положилась на его память.

Пока что, однако, хрипя и хватая ртом воздух, они двигались вверх по склону; поверхность эта, разодранная болью, изрытая, исколотая оружием, поверхность, которая должна была бы ожесточенно, словно приступ лихорадки, трясти едущих по ней, швыряя их оземь то носом, то задом, валя набок, потом пинками заставляя вновь подниматься, — поверхность эта теперь была туго и без морщин натянута на ровную плоскость шоссе, став аккуратной, надежной транспортной артерией, проложенной в ничем не примечательной гористой местности; правда, ровная котловина внизу, нельзя отрицать, представляла собой трогательное зрелище, но, вообще, пейзаж был самым заурядным и с таким же успехом мог бы находиться где угодно; во всяком случае, посланец созерцал его с холодным равнодушием, почти с презрением.

В монотонно-натужном реве автобуса вдруг наметились изменения: выбравшись на ровное место, он со скрежетом сменил передачу и стал замедлять ход; судя по всему, они приближались к остановке.

Посланец поднялся с сиденья.

— Выходим, — сказал он жене.

Никто не вышел следом за ними; на этой заброшенной остановке ни у кого больше не нашлось дела, и, когда автобус двинулся дальше, они остались на вымершем плоскогорье одни — обстоятельство, впрочем, отрадное, для работы оно только на пользу.

Но где они находятся сейчас? Шоссе описывало здесь размашистый вираж и, метров через сто, опять уходило вниз, под уклон; при всем том возвышенность эта, место, где они стояли, беззащитные в убийственном сиянии полуденного солнца, все еще не было самой высокой точкой нагорья. Вокруг — лишенный растительности, усыпанный белым гравием, усиливающим солнечный свет до нестерпимой для глаз, ослепительной мощи, голый пустырь, и ничего больше; от длинного, приземистого барака, который, по расчетам посланца, должен был находиться левей и выше и в центральной части которого, перпендикулярно к основному строению, должен был вздыматься высокий навес, а главное, на мачте рядом с которым в такое время, в летний полдень, должен был вяло колыхаться флаг — на настоящий момент все равно какой, — словом, от этого барака не осталось и следа. Неужто обман? Или посланец сам где-то ошибся?.. Жена неподвижно, терпеливо стояла рядом, молча глядя на него; а он в это мгновение, которое, очевидно, должно было стать самым первым мгновением, предназначенным для долгожданного действия, стоял, парализованный беспомощностью, и тревожно озирался вокруг.

— Случилось что-нибудь? — несмело спросила жена; значит, крах уже отразился у него на лице; но может ли он признать это, может ли снова выглядеть слабым перед ней, перед женщиной?