Владимир Гржонко - Дверной проем для бабочки

— Кошка, ебёна мать! — закричал он свирепо, совершенно не обращая внимания ни на бармена, ни на компанию, застывшую над опрокинутым столом. — Теперь всё, попался! Один кот против один старый офицер… Б-блядь! Всё!

Он, как в вестерне, ухватил пистолет обеими руками, сделал шаг вправо и, опёршись о стойку, нажал на курок. Выстрел прозвучал очень коротко, лента со столиками двигалась очень медленно, а собравшиеся вокруг кота люди так и остались неподвижными. Тётушка продолжала улыбаться, глядя на Билли, Изабелла с довольным видом держалась рукой за живот, а мексиканец, повернувший голову на крик, смотрел на герра Вольфа с сонным любопытством. И только кот, почуяв опасность, высоко подпрыгнул и завис в воздухе, раздвинув лапы и распушив хвост. По крайней мере, Билли увидел всю эту картину именно так. С каким-то отстранённым удивлением он наблюдал, как пуля, вылетев из ствола и оставляя за собой вспененный зыбкий воздушный след, несётся прямо к нему. Но нет, не совсем к нему! Билли легко вычислил точку, к которой упрямо стремилась маленькая горячая торпеда. Эта точка находилась как раз между чуть расставленными и утонувшими в кружевах пальцами Изабеллы. От ужаса Билли попытался было взмахнуть руками, чтобы отогнать пулю, как надоевшую муху, но понял, что не может пошевелиться. Кажется, только глаза его успели включиться в бешеный звенящий ритм выстрела. Короткий гулкий звук, похожий на хлопок режиссёрских ладоней из пустого репетиционного зала, как будто остановил всё действие, а вместе с ним и время. Билли как будто раздвоился. Это не было ни видением, ни обмороком. Просто тело Билли осталось стоять на месте, словно приколоченное слишком быстро летящей пулей. И только вырвавшийся на свободу взгляд, казалось, отделился от него и теперь наблюдал за всем происходящим со стороны.

Толстые надёжные стёкла окон сделались совсем прозрачными, как будто исчезли, и какой-то маленький, обдуваемый холодным ветром человечек — то ли сам Билли, то ли кто-то другой — стоял, опустив глаза, на карнизе, на самом краю пропасти в сорок восемь этажей, и смотрел вниз. Вид был совершенно обычным: улицы, рекламы, автомобили, суетливая толпа… Человечек держал в руках грубый волосатый канат, свешивающийся откуда-то сверху. Аккуратно высунув голову наружу и борясь со страхом высоты и подступающей тошнотой, человечек посмотрел, к чему же прикреплён этот странный канат. Канат уходил далеко вверх и, постепенно превращаясь в тоненькую ниточку, терялся в голубовато-сером весеннем небе. Рефлекторно, как бы желая обрести ещё одну точку опоры, человечек потянул канат на себя. Наверху послышался слабый гул, и человечек почувствовал, как по канату прошла легкая, удаляющаяся в небо волна. И ничего больше. Он потянул сильнее, как будто смутно надеясь, что канат не выдержит, почти повис на нём… Но канат держал. И тогда человечку не оставалось ничего другого, кроме как, тяжело вздохнув, ухватиться за него руками и ногами и, закрыв глаза, повиснуть на страшной высоте. И тогда канат неожиданно поддался, раздался негромкий щелчок, и человечек, чуть было не разжав мгновенно вспотевшие руки, рывком опустился чуть ниже. Через секунду он осторожно раздвинул плотно сжатые веки и увидел, что вокруг темно. Темнота опустилась сразу, как будто канат был прикреплён к неведомому выключателю, заведующему сменой дня и ночи…

— Надо же, чудо какое: а ведь только что было светло… — вяло подумал человечек. Внизу зажглись обычные городские огни, автомобили на поворотах невозмутимо тыкали в зазевавшихся пешеходов указательными пальцами фар. Звуки улицы были тихи и обыденны, как сладостный зевок.

— Не бывает на свете никаких чудес! — продолжал размышлять наивный человечек, покачиваясь над бездной. — Мир, как старая бутыль с вином, туго оплетён аккуратными косичками бытия. Чудеса вырывали бы из этого сплетения отдельные нити, и всего лишь одного невпопад выдернутого волоконца было бы достаточно, чтобы разрушить всё мироздание. Даже Тот, Кто построил этот мир, уже не в состоянии ничего в нем изменить…

Билли опомнился и отвел глаза от окна в ту секунду, когда пуля почти настигла Изабеллу. За окном действительно было темно, а свет в баре, не поспевая за событиями, ещё не зажгли. Но и в сумеречной полутьме Билли видел блестящее хищное тельце пули, которая неторопливо, как бы в раздумье, приближалась к выбранной цели.

«Погоди, погоди, погоди, — думал Билли, — если ты летишь по моему велению, потому, что я испугался Изабеллы и этой её беременности, то в моей воле сделать так, чтобы ты пролетела мимо. Мимо, слышишь?!»