Барбара Кингсолвер - Лакуна

Наталья и Лев прижались к полу возле кровати. Наталья вспоминает, что не снимала ладони с груди Льва, чтобы знать, бьется ли у него сердце. Проход из их спальни в комнату Севы был объят пламенем. На мгновение там показался черный силуэт. Они видели, как неизвестный поднял пистолет и четыре раза выстрелил по скомканным одеялам, кучей валявшимся на кровати.

«Сева, Сева», — позвала Наталья, когда призрак исчез, перепугавшись, что бандиты забрали внука, а то и вовсе убили. Наконец, к своему облегчению, смешанному с ужасом, женщина услышала вопль Севы. Наталья подползла к порогу и обнаружила, что мальчик лежит под кроватью, раненный в ногу. Сева сказал, что, когда тот человек зашел в комнату, он уже успел спрятаться. Бандит выпалил и по Севиной кровати. Одна пуля прошла насквозь и попала мальчику в ногу.

Один за другим обитатели дома охранников стали подниматься с пола, ощупывали себя, стараясь стряхнуть наваждение и влезть обратно в свою шкуру, точно в костюм, сорванный в спешке. Все живы. Все выжили. Только Шелдон куда-то подевался. Алехандро предположил, что парнишку застрелили. Кажется, он видел, как тот упал у ворот; наверное, бандиты утащили тело. Сева постоянно спрашивает, где Шелдон. Настаивает, что если мы живы, то и он жив.

Лоренцо признался, что узнал негодяя, который чуть не сломал ему руку, несмотря на то что тот наклеил фальшивые усы. Это Альфаро Сикейрос, художник, старый друг Диего, ставший ему врагом. Но Лоренцо никто не поверил, хотя тот не привык выдумывать и уверен в своих словах.

Сегодня приезжали полицейские и кухонными ножами выковыривали куски свинца из стен спальни Льва. Семьдесят шесть пуль. Изрешеченная, осыпающаяся стена, или, точнее, то, что от нее осталось, похожа на лицо прокаженного. Пули прошли в считаных сантиметрах от подушки Льва. Полиция весь день собирала улики. Все уцелевшие собрались в разрушенном дворе, щурясь от света, не готовые видеть жизнь, сохранившуюся в их темнице.

Само по себе выживание — не повод для радости. Если бы жизнь была костюмом, который можно мгновенно сорвать с себя, а потом снова надеть, то этот рывок испортил бы его. Сегодня хуже, чем вчера. Ночью тяжелее, чем днем, а днем просто плохо. Никто не спал. От свиста закипевшего чайника у всех замирает сердце. У Натальи забинтованы руки: она получила ожоги, пытаясь потушить загоревшуюся Севину кровать. Сидит на стуле со слезами на глазах, протягивая руки вперед, словно обнимает призрака. Лев меряет комнату шагами; в голове у него сумятица. Столько его товарищей уже погибло, что он, должно быть, счел это покушение репетицией неизбежного. Остальные обитатели дома, скорее всего, тайком обдумывают, как бы отсюда улизнуть. И из-за этих мыслей чувство вины заглушает страх.

Лоренцо злится сам на себя из-за нападения и теперь изматывает всех учебными тревогами, которые все и без того выучили наизусть. «После драки кулаками не машут, — угрюмо напоминает Лев. — В следующий раз они заявятся не через ворота». Но Лоренцо не унимается, вне себя от гнева и стыда за собственный промах: «Когда звенит звонок для смены ночного караула, тот, кто внутри, отодвигает только один засов. Вы слышали? Только один засов! Тот, который отпирает решетку. Потом спрашивает пароль. Если пароль верный, впускает пришедших, но только в переднюю». Но в передней электрическая сигнализация, а провода перерезали. Алехандро потерял голову от ужаса. Неважно, что заставило Шелдона открыть ворота — он не смог их защитить.

Газеты превзошли сами себя. Пишут, будто бы это представление устроил сам Троцкий, чтобы привлечь к себе внимание. Полиция допросила всех обитателей дома, а беднягу Алехандро продержала два дня, видимо, почуяв его уязвимость. Не давали спать, толкали прикладом в плечо, допрашивали о так называемом фальшивом нападении: если все было по-настоящему, снова и снова допытывались полицейские, почему же тогда все выжили? Как так получилось, что по комнате выпустили семьдесят пуль и ни одна не попала в цель?

Доведенный до отчаяния Алехандро заметил, что вообще-то ранили Севу. Пусть в ногу, но все-таки. Если нападение было подстроено, какой же дед стал бы подвергать опасности жизнь внука?

Полиция передала его слова репортерам, правда, переиначив: бессердечный негодяй сделал внука невинной жертвой в своей игре! Некоторые газеты, торопясь перепечатать оскорбительную утку, даже написали, что Сева мертв.

Алехандро совсем потерял голову от горя и винит себя в этих грязных сплетнях. Он и раньше-то не отличался словоохотливостью, а теперь даже не просит за завтраком налить ему кофе. Терзается из-за сказанных слов; такое ощущение, что замолчал навсегда.