Филипп Соллерс - Мания страсти

История умалчивает, не сгорел ли от стыда автор этих строк.

Я вновь вижу, как закрываю книгу, останавливая кружение библиотеки, и направляюсь в комнату Доры, в темноту. Идти босиком по паркету, без света, в огромной квартире близ парка, было удовольствием, библиотека, гостиная, кабинет, коридор и в глубине направо комната, а в ней она, вся во власти сна, теплая, благоухающая, обнаженная под простыней. Она чувствовала, когда я входил, нехотя просыпалась, постанывала, прижималась ко мне, словно слепая, ощупывала мое лицо, ягодицы, член. Иногда мы прямо так занимались любовью, словно наугад, доверяя интуиции своих мышц, ртов, ног. Время принадлежало всем этим движениям, никогда еще никем не описанным, в глубине успокоительного небытия. Зачем искать дальше? Там ничего нет. Смерть? Но смерть это ничто. Одержимые смертью — неудачники в физической любви. Нам лгут, нас хотят заставить лгать, нас принуждают к чувствованию, к бесчувственности, ко всей этой бессмысленной прилипчивой суете, в то время как следует тренироваться, как делают это космонавты перед полетом: упражнения на невесомость, грациозные скафандры, медленные плавающие движения, отточенные жесты, в отсутствие невесомости можно проделать это в бассейне. Колонизация солнечной системы или, если точнее, нервной системы потребует свою цену, а чтобы увидеть результаты на земле, потребуется еще подождать несколько веков. Слишком много пехоты, грузовиков, танков, и всегда не хватает моряков, водолазов, авиаторов. Слишком много военных операций на земле, трупы, казармы, грязь и разбросанные внутренности. А что стало с X? Пропал во время полета, исчез в море. Взорвался где-то неподалеку от Венеры, Марса, Нептуна, Сатурна, Юпитера. И литература меняется, а то как же? Увидим впоследствии, какая была она замкнутая, местечковая, непомерно застойная и урбанистическая, скверные повести о заточенных в монастырях или кирасирах-легионерах уступят место неожиданным метаниям. До сих пор пилот представлял собой персонаж благонамеренный и в высшей степени пристойный (в противоположность образу моряка, который, по крайней мере, имел право на какой-нибудь расхожий порок): настанет время одинокого повествователя космического аппарата, романтика-созерцателя, ироничного исследователя галактики. Мореплаватель в океане показывает путь немногословному литератору. А этот последний в своей кабине-оболочке смотрит издали, находясь вблизи.

Начать можно тотчас же. Посмотрите, как мы идем, почти танцуя, не идем, а пробираемся. Смотрите на наши руки, наши глаза, ловите наши коды, наши сигналы. Теперь все происходит именно здесь, на поперечной линии. Ну да, это настоящая революция, несмотря на битву с очевидным, яростную, но обманчивую. Человечество себя эксгумирует. Речь о том, чтобы уметь расслышать сквозь звуки, увидеть сквозь континенты скелеты, жесты, контуры, поверхности. Скажи мне, как ты опробуешь свою кровать, и я скажу тебе, какой смертью ты умрешь. Скажи мне, как ты занимаешься любовью, и я скажу тебе, когда ты думаешь.

— Итак, это неслыханное расточительство?

— Колоссальное.

— Безо всякого основания?

— Без малейшего.

— А как же общественный дух экономии, он что, лжет по этому поводу?

— Абсолютно.

— Что ты читаешь?

— «О бесконечности, Вселенной и мирах».

— Сожженного гения?

— Его самого. Мир его праху.

— Но ты ведь уже читал.

— Недостаточно.

Так, раз в две-три ночи, я спал у Доры и возвращался в свою комнату. Я нашел небольшую работку у одного издателя научных книжек, который понятия не имел о моей деятельности. Мне приходилось читать корректуру серьезных монографий по археологии, геологии, этнологии, биологии, химии. Это было время, когда История, казалось, хотела проявить себя вновь, мы жили на склонах потухшего вулкана, и вдруг, внезапно, появляется какой-то гул, грохот, интриги, фронда. В основном, все это неопасно, неясные толчки, но на этот раз, похоже, нас ждало настоящее развлечение. Это была лава. Вскоре даже самые худшие буржуа, самые серые, самые замкнутые распахнут свои окна, выдут среди ночи на балконы, будут ведрами плескать воду, чтобы залить дым гранат со слезоточивым газом, станут аплодировать баррикадам и метанью булыжника, и пускай их собственные автомобили догорают где-то в тупике, возле перевернутого автобуса и придавленного деревом полицейского фургона. Открытие: все Знания суть ничто, ничего не знал, ничего не видел, ни о чем не подозревал. Государственная власть — это целлулоидный бегемот, куколка из хлебного мякиша. Вся изрытая, как земля молодым кротом, мы об этом после поговорим.