Мишель Уэльбек - Платформа

Таиландские полицейские пришли в сопровождении работника по­сольства, который выполнял обязанности переводчика; к сожалению, я мало что мог им рассказать. Сдается, больше всего им хотелось узнать, были ли нападавшие арабами или азиатами. Я понимаю, почему их это волновало: важно было установить, добрался ли до Таиланда междуна­родный терроризм или же это дело рук малайских сепаратистов; но я мог только повторить, что все произошло очень быстро и я не успел их разглядеть; как мне показалось, они могли быть и малайцами.

Потом приходили американцы, полагаю – из ЦРУ. Они разговарива­ли резко, неприязненно, так что я сам ощутил себя подозреваемым. При­гласить переводчика они не сочли нужным, а потому многое в их вопро­сах я не понял. Под конец они показали мне фотографии каких-то людей, надо думать международных террористов; я никого из них не узнал.

Жан Ив заглядывал ко мне часто, садился в ногах. Я сознавал его присут­ствие, чувствовал от этого некоторое напряжение. Однажды утром, на третий день нашего пребывания в Бангкоке, он протянул мне пачку бумаг – копии газетных статей. «Руководство 'Авроры' прислало вчера по факсу без комментариев», – пояснил он.

Первая статья была из «Нувель обсерватер», она называлась: «Весь­ма сомнительный клуб»: длинная, на две страницы, очень подробная и проиллюстрированная фотографией из немецкого рекламного катало­га. Журналист открыто обвинял группу «Аврора» в поощрении сексуаль­ного туризма в странах третьего мира и добавлял, что в данном случае реакцию мусульман можно понять. Ту же мысль развивал в редакцион­ной статье и Жан Клод Гийбо. Жан Люк Эспиталье, писал он, заявил журналистам по телефону: «Группа 'Аврора', подписавшая международ­ную хартию этичного туризма, категорически не одобряет подобного рода отклонений от норм морали; ответственные понесут наказание». Далее следовала гневная, но бедная фактами статья Изабель Алонсо в «Журналь дю диманш», озаглавленная «Возврат к рабству». Формулиров­ку подхватывала в своей колонке Франсуаз Жиру: «Как ни прискорбно это говорить, смерть нескольких богачей ничто в сравнении с унижен­ным и рабским положением сотен тысяч женщин в мире». Взрыв в Краби, разумеется, привлек к этой теме всеобщее внимание. «Либерасьон» опубликовала на первой странице фотографию тех, кто остался в жи­вых, в минуту их прибытия на родину, в аэропорт Руасси, и озаглавила статью «Не без вины пострадавшие». Жером Дюпюи в редакционной статье упрекал правительство Таиланда в потворстве проституции, тор­говле наркотиками и неоднократном нарушении принципов демокра­тии. Что же до «Пари-Матч», то там в статье под названием «Резня в Краби» ночь ужасов расписывалась во всех подробностях. Им удалось раздобыть фотографии, правда очень плохого качества – черно-белые, переданные по факсу; на них могло быть изображено что угодно, чело­веческие тела угадывались с трудом. Рядом они поместили исповедь «сексуального туриста», не имевшего никакого отношения к описывае­мым событиям, путешествовавшего в одиночку и все больше на Филип­пины. Жак Ширак немедленно выступил с заявлением, в котором, воз­мущаясь терактом, клеймил «неприемлемое поведение некоторых наших соотечественников за границей». Ему вторил Лионель Жоспен, напоминая, что сексуальный туризм, даже если в нем участвуют только совершеннолетние, запрещен законодательно. Две статьи, в «Фигаро» и в «Монд», задавались вопросом, как бороться с упомянутым бедствием и какую позицию должно занять мировое сообщество.

В последующие дни Жан Ив попытался дозвониться до Готфрида Рембке; в конце концов ему это удалось. Глава TUI сожалел, искренне со­жалел, что так случилось, но ничем помочь не мог. Таиланд так или ина­че выпадал из турбизнеса не на один десяток лет. Отголоски разразив­шейся во Франции полемики докатились и до Германии; мнения там, правда, разделились, но большинство все же осудило сексуальный ту­ризм; в этой ситуации Рембке предпочитал выйти из игры.

Как я не понял, зачем меня перевезли в Бангкок, точно так же не знал, почему меня отправили в Париж. Больничный персонал меня не жало­вал, наверное за пассивность; хоть на больничной койке, хоть на смертном одре – человек вынужден постоянно ломать комедию. Мед­работники любят, когда пациент сопротивляется, проявляет недисциплинированность, которую ему, медработнику, надо исхитриться преодолеть, разумеется, для блага больного. А я ничего такого не про­являл. Меня можно было повернуть на бок, сделать укол и через три часа застать ровно в том же положении. В ночь перед отъездом, разы­скивая туалет в больничном коридоре, я врезался в дверь. Наутро ли­цо мое было залито кровью – я разбил себе бровь; пришлось мыть, пе­ревязывать. Самому мне и в голову не пришло позвать медсестру; если честно, то я просто ничего не почувствовал.