Наполовину спустившись с трубы, опираясь на одну лапу, она осторожно протянула вторую, неуверенно ткнула ею воронёнка. Тот просто отошел в сторону. Окажись на его пути кто матёрый, птенец уже давно оказался бы в зубах, перекушенный напополам. Хотя нет, не оказался бы — тут же бы улетел, уже научившись вовремя улепетывать от злых собак и шакалов. Но по неловкому движению и озадаченной морде волчицы было понятно: можно не торопиться делать крылья. И правда, она не собиралась нападать и выглядела неожиданно зашуганно.
…Кар?!
В зубах он-таки оказался: волчица невозмутимо сгребла в пасть, однако не торопясь есть или сжимать зубы, и гордо потащила куда-то, как плюшевую игрушку, игнорируя возмущённое карканье и попытки трепыхаться. Похоже, она действительно решила, что теперь это её игрушка.
Воронёнок особо не возражал. Вскоре удалось выбить себе место не в зубах — слюней много! — а на загривке. Волчица, похоже, была тоже вполне довольна странным компаньоном. И хоть они и не разговаривали на одном языке, но друг друга как-то умудрялись понять и принять.
Она увлечённо возится с ним, не то как с ребенком, не то как с игрушкой, но это и хорошо — хоть не пытается съесть, а иногда, бывает, приносит что-то вкусное. Как будто неправильно сработали инстинкты: мохнатый хищник воспринимала птенца как своего. Возможно, между ними даже было нечто общее: на крыльях маленькой вороны обнаружились такие же следы гниения, как и на лапах и боках зверя.
Печенье. Чёрт знает, где волчица его отрыла на этой помойке, отыскав здоровую коробку и разворотив зубами её упаковку. Волк пихает носом находку, пытаясь пододвинуть её к воронёнку. Еда для неё непригодная, но, кажется, птицы едят нечто такое? Едят — ворона жадно кидается на угощение, хлопая слабенькими ещё крыльями. Ничего, окрепнет, вырастет. Пройдет время, когда-нибудь этот птенец уже не будет нуждаться в её защите и опеке.
Но это будет потом. Не сейчас.
Становилось всё холоднее. Под боком волка можно было уснуть, устроив в её шерсти себе гнездо. Несколько пугало то, как часто она скулит от боли в незаживающих ранах, и насколько холодная у неё шкура, но это было лучше, чем ничего. Вскоре пришлось познакомиться и с её «своими». Ими оказались какие-то большие, мохнатые и очень агрессивные существа, к которым волк почему-то ластилась. Они походили на стаю насмешливых гиен или шакалов и периодически пытались цапнуть «свою» или оттаскать её за хвост. Волк скулила, но терпела их, изредка вяло огрызаясь и отмахиваясь, только стараясь не подпускать их к воронёнку.
Спустя два дня, наутро она принесла в зубах еле мерцающее огненное перо и радостно что-то лаяла, подскакивая на месте, совсем не обращая внимания на подгибающиеся лапы, на которых местами кожа облезла уже до мяса.
Птица?.. Другая?.. Большая?.. Огненная! Живой костерок!
Она нашла то, что искала на окраине. Она нашла жар-птицу, огонь, вблизи которого могла обогреться уже она сама.
Казалось, это было всё, что ей сейчас нужно.
Птицы. Здесь слишком много птиц, особенно на свалках, где они с вороной искали себе пропитание. С некоторыми волчица пыталась общаться, у других — пыталась отбить еду. Иногда удачно, иногда нет. В такие моменты, когда чёрная бестия на кого-то набрасывалась, куда-то терялось всё её добродушие. Злобный, безумный оскал, глухой рык: первое предупреждение — прочь от моей добычи! Когда в ход шли тупые когти и клыки, становилось уже не до смеха.
Но нередко она уползала прочь, жалобно скуля и поджав хвост. Воронёнок особо в этот бардак не вмешивался, предпочитая потихоньку подбирать крохи, отгоняя воробьев, а заслышав скулеж старшего собрата — драпать. Вмешиваться себе же дороже: большинство птиц заметно больше него и могут запросто вырвать перья или вовсе заклевать.
Птенец быстро сообразил, что с некоторыми удобнее дружить, тем более, что летающие друг с другом быстрее находят общий язык…
Позднее это сыграло свою роль.
Она рычит, озлобленная, взбешённая, срываясь на лай, пытаясь взобраться на дерево, где пристроился ворон, сильно покрупневший за прошедшее время. Она уже не виляет хвостом. Только что вырвала у него несколько перьев, чуть не повредив следом ещё и крыло, и сама получив клювом в нос.
У неё обожжён бок — тепло от той жар-птицы обернулось обжигающим пламенем. У волчицы налитые кровью глаза. Он уже убедился, что видят они плохо, и обмануть её не составит труда. Несложно и затеряться среди других птиц, скрываясь от её гнева, порой выглядящего так смешно и нелепо, когда она не может взобраться на дерево и бессильно лает, подскакивая у его подножия.
Читать дальше