Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

Ребята ушли в запечье, шептались там с Валькою. Личиха тоже что-то шептала, вытирая невидимые слезы, всякий раз оглядываясь на тревожный, готовый вот-вот умереть огонек коптилки.

— Не погладят, нет, — говорила она, вздыхая, остановив затуманенный взгляд на золотом мерцающем пятнышке.

— А с другой стороны, ты-то при чем? Ты даже не работаешь счас нигде…

— Нигде, Ксюша, нигде. — Личиха указала рукой на занавешенное окно. — Ни одного дня при них не работала. До войны пятнадцать лет кладовщицей протрубила в вагонке. И чтобы недостача у меня или что еще — никогда. Ко Дню железнодорожника мне раз ситца дали — награду за честную работу. Истинный бог! Рази не зачтется все? Пятнадцать лет кладовщицей протрубила!..

— Жена за мужа не ответчица…

Ксения произнесла последние слова и даже поперхнулась и сжалась вся внутри: чего же это она такое говорит-то? Вот бы сейчас Николай послушал да поглядел на нее!.. Господи, да разве может быть такое, чтобы она отступилась от него, от его дел и забот, от всей его жизни? Не одну любовь делили — а все, все, чем были связаны: от первого чулана, что молодыми сняли под угол, до самого сокровенного слова — как на исповеди сказанного. Да и кто еще может быть ближе тебе, кроме мужа, в которого всю жизнь глядишься, как в зеркало? Он — стержень веры твоей во все, чем живешь, — в детей твоих, в кров родной, в хлеб насущный. Не раз приходило на ум: какая же часть ее перелилась в Николая, а его — впиталась ею самой, ибо и мысли его все чаще в себе ловила, и свои желания, еще не высказав, видела отраженными в его глазах и голосе.

— Я что имею в виду, — решила все-таки поправиться Ксения, — не ты ведь в тюрьме-то сидела, не тебя они освободили…

Личиха была рада любому участливому слову.

— Да, Ксюша, да, моя хорошая…

Щеки уловили мокрое дыхание — так плотно приблизилась лицом соседка. В спутанных волосах ее легко различались светлые нити, жестко гнувшиеся на висках. Мелькнула попутная мысль: когда же она выступила, седина-то? Вроде бы с ровной головой всегда ходила…

Но не эта мысль беспокоила.

— А уж раз так получилось — чего поделаешь?.. — запоздало отозвалась Ксения, тут же подумав, что говорит не от сердца, а так — толчет воду, лишь бы не молчать.

Ну, а с другой стороны, чего тут, правда, скажешь? Придут, разберутся, кому надо, тебя не спросят…

За печкой сдавленно прыснули дети и тотчас примолкли, опасаясь родительского гнева. Валька все смешит ребят, — отметила без особой досады Ксения, безотчетно обращая глаза к потолку и прислушиваясь. Личиха увидела это и, забеспокоясь, тоже вперилась в наддверный угол, ничего еще не чувствуя ухом, но уже понимая сердцем, отчего вдруг, вытянувшись в спине, застыла хозяйка.

— Летят?! — Личиха, освободив ухо, быстро пожевала губами. — Да?..

Ксения уже опознала звук, мгновенно задержавший всякое движение в душе и давший волю острому, как жало, страху, кажется, навек угнездившемуся в ней со времени первой ночной бомбежки. «Гув… гув… гув…»— ноюще просачивалось сквозь стены, вдалеке затарахтели первые зенитки.

— Летя-ат!.. — облизала она быстро высохшие губы. — Опять на мост.

— Чтоб он провалился!.. — прошептала Личиха, плотно затягивая на шее конец платка.

Ребята за печкой продолжали шептаться и хихикать.

Узкий, в одну колею, мост через реку бомбили много раз: насыпь вблизи него и дно реки были изрыты воронками разных размеров, следы осколков виднелись чуть ли не на каждой стяжке ажурных ферм. Однако угодить в проезжую часть моста или хотя бы в какую-нибудь из его опор летчикам не удавалось: густо понаставленные вокруг зенитки заставляли их сбрасывать бомбы с больших высот — наугад, на случай.

С приближением фронта, гулкий голос которого рокотал все явственнее, налеты на переправу участились: в некоторые ночи осветительные ракеты повисали над нею по нескольку раз, заливая бледным светом словно омертвелое пространство приречной округи. Падающие бомбы, скинутые с большой высоты, выли долго, острым звоном заходясь у самой земли, от их тяжелых разрывов содрогались дома и души их обитателей по всему Городку.

Гул далеких самолетов стал слышен отчетливее, бесперебойно гремели выстрелы зенитных пушек и пулеметов. По темному небу, неожиданно отсекаясь редкими клочками облаков, из стороны в сторону скользили тугие лучи прожекторов. В какой-то момент один из них, запнувшись на секунду, подался назад, затоптался на месте и тут же высветил далекую бледную точку, медленно ползущую по небосводу. К этой точке — самолету, идущему на большой высоте, устремились и другие лучи, едва достигая его своими размытыми концами. К далекому скрещению их, обессиленных расстоянием, понеслись быстрые цепочки трассирующих пуль, но и они — видно было — теряли на излете скорость, не достигая ведомого прожекторами бомбардировщика.