Александр Бологов - Один день солнца (сборник)

Тут поезд начал крепко тормозить — вынырнула из сумерек большая станция, и угольки опасения в душе Черенкова размылись потоками перронного света.

— Ай да Тима! — сказал он удивленно и громко, как бы от лица всех, когда студент поставил на стол бутылку водки со штампом очередного желдорресторана.

Добытчику окончательно «простили» и его давно, казалось бы, отжившее имя — Тимофей, и постоянное встревание в легкий дорожный разговор с нудным рассказом о новгородских раскопках у Ярославова дворища. «Культурный слой», «материк», «разрез», «ярус»— то и дело повторял разом захмелевший Тима, будущий археолог, и совсем запутал увлекшихся было стариной своих вагонных попутчиков. Он достал из багажа какую-то серую пористую кость и показал ее всем.

— Что это такое, как думаете?

— Лодыжка, — первым отозвался Черенков. Само собой, он был главной фигурой в компании.

— Бабка, — добавил Надин муж. — Пацанами играли в такие.

— Точно, бабка, — сказал, сияя, Тима. — А как думаете, сколько ей лет?

— Тыща, — не задумываясь, бросил Черенков, чтобы отвязаться. По тому, как ослабел боковой упор, он понял, что Надя, кажется, заинтересовалась раскопанной штуковиной.

— Хм… — кисло улыбнулся Тима, понимая, что Павел угадал случайно — так, пальцем в небо — и в точку. — Действительно, около этого. А знаете, на какой глубине она находилась?

Черенкову в голову ничего не пришло — он только неопределенно хмыкнул; а может, просто не захотелось совсем уж сбивать фасон со студентика.

— Шесть с половиной метров! — Тима огляделся, ища на лицах законное удивление. — У самого материка.

— Кто ж ее так закопал? — как бы удивился Черенков.

— Да никто ее не закапывал. Там такой культурный слой, я же вам объяснял…

— Давайте выпьем за археологию, — прервал его Черенков. — За счетных работников, — он наклонил голову в сторону Нади, — пили, за рыбообработчиков, — его рука, как в детской считалке, прошла от груди к Надиному мужу, — тоже. Хай живут и здравствуют археологи! Когда-нибудь они и нас выкопают, если от нас чего останется… А?

Он наполнил стакан соседу, Наде, плеснул малость в термосную крышку студенту и, пока все это делал, — снова придвинулся к соседке.

— Ну, будем…

А потом запахло горелым металлом — заработали тормоза. Мимо прошла, объявляя остановку, пожилая проводница.

— Мамаша! — окликнул ее Черенков. — Милости просим к нам. Прими стопку за успех в наших надеждах… — Незаметно он толкнул Надю плечом.

«Губы-то, господи, как оладьи…»— подумала, останавливаясь, Егоровна. Пить ей никак не хотелось, да и станция подходила, но она все-таки замедлила шаг.

— Северяне все так гуляют, только успеют сесть, — сказала она, имея в виду Черенкова, на билет которого обратила внимание при посадке, проверяя, имеется ли на нем штамп остановки в Москве.

А тот, довольный и уверенный, протянул ей свой стакан и жестом показал, как надо его опрокидывать.

пропел он чуть не в полный голос, — так, что в соседнем купе кому-то не понравилось. Но Егоровна отказалась от угощения, как ни наседал на нее голосистый северянин.

— Я сейчас молодую пришлю, — сказала она, чтобы легче отвязаться. Что-то в губастом ей не понравилось. «Больно боек», — подумала про него.

слышала Егоровна за спиной, топая к служебке.

…Черенков проснулся. Он лежал, не шевелясь, не открывая глаз, и прислушивался. Во рту было сухо и горько, голова трещала. Так, впрочем, по утрам было всегда, если он терял меру и пил все подряд — и белое, и красное. Дома об этом постоянно напоминала Фаина. Здесь ее не было…

За спиной — Черенков лежал, оборотясь к переборке, — кто-то помешивал чай — ложечка тонко позвякивала о стенки стакана. «Уже чай разнесли… Сколько же сейчас?..» Он решил посмотреть время, сунул руку под голову — нащупал расческу, платок… Потом, еще не особенно беспокоясь, привстал и повернул подушку — часов под нею не было. Не оказалось их и под матрасом, в изголовье, и в складках пододеяльника и простыни, не оказалось и на полу, — могли ведь и свалиться…

…Егоровна наполняла третий поднос: нацедила из старенького фарфорового чайника густой заварки — на палец, кинула в стаканы ополоснутые ложечки и вышла к титану за кипятком.

В тесном проходе еще толпился народ — работал только один туалет. Второй Егоровна закрыла — там протекал бачок, с потолка капало.