Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной

Так Вера нашла альбом «Избранные картины» — автор Клара Гараш, перевела с венгерского Валерия Маркова, издательство «Корвина», Будапешт, 1967 год. Нашла и вспомнила, что в детстве часто смотрела этот альбом — да не одна, а с какой-то женщиной, у которой были душистые маленькие руки. Пястные косточки чётко проступали под нежной кожей, и это было как-то связано с пианино, где для каждой клавиши проложен путь под крышку — там всё загадочно-бархатное, и витой шнур, и мягкие удлинённые подушечки… Веруня, не смей лазать под крышку, только что настроили! Женщина, кажется, слюнявила палец, чтобы перелистнуть страницу, Вере это было неприятно. Фенгеры, бакенклёцы, штеги и педальные лапки. Девочка не мешает, она такая прелесть, верни камертон, пожалуйста.

У женщины был перстень, вспомнила Вера. Оправа с какими-то завитками, а камень — горбатый, прозрачный и серый, как мёртвая рыба, в животе которой могло бы путешествовать то самое кольцо.

— Мама, откуда у нас эта книга?

— Не помню, — ответила мать так быстро, что сразу стало ясно: она готовилась к ответу и она врёт.

Твёрдый тканевый переплёт, на ощупь и цветом — как мамин любимый костюмчик, бежево-бязевый. Суперобложка, конечно, не сохранилась, но репродукции были на месте — как и Верины воспоминания. Она сама удивилась тому, как же они пролежали между страниц все эти годы, нетронутые, словно листья из гербария? Вера помнила даже небрежно пропечатанные краски, что уж говорить про сюжеты! Мадонна Лоренцетти всё так же походила на покойную бабушку, а правая кисть её руки с широко расставленными перстами напоминала корону, которой на следующей странице увенчана Иродиада. А отрубленную голову несут на блюде, словно угощение! И всё у этого Сано ди Пьетро в точности, как объясняли на лекциях по готике: изначально персонажи ходили по земле на цыпочках, пока Мазаччо не поставил живопись «на ноги».

Женщина с перстнем объясняла, что бумага в альбоме «лощёная». Вере, как в детстве, не нравились линии на лице у королевы Кипра Катерины Корнаро [5] «Портрет Катерины Корнаро, королевы Кипра» работы Джентиле Беллини. , и возмутительно рыжая борода мёртвого Христа на десятой странице, и особенно святая Дева Сурбарана, что с невинным видом топчется на детских головках. Жаль было несчастную корову Саверея, которую грызло сразу три льва (а животик у коровы — белый, а на лбу — кудряшки)… Золотая, блестящая туша в лавке мясника у Рембрандта — продолжение сюжета, но туша пугала не так, как «Пытка» Алессандро Маньяско [6] Франсиско де Сурбаран — испанский художник, представитель севильской школы живописи. Рулант Саверей — фламандский живописец, один из основоположников анималистического жанра в нидерландской живописи. Алессандро Маньяско — итальянский художник эпохи барокко, мастер генуэзской школы. . Маленькая Верочка в этом месте всегда зажмуривала глаза и теперь, студенткой, сделала то же самое. Головы неизвестных супругов, запечатлённых Ван Дейком, лежали на кружевных арлекинских воротниках, как на блюдах, — «брыжи», говорила женщина с перстнем.

В той же связке обнаружились ещё два альбома — и тоже сразу вспомнились. Рокуэлл Кент — чёрно-белый, как зима, и Лукас Кранах, страшные распятия, Иоганн Куспиниан, похожий на женщину, и мать Мартина Лютера, как будто спрятавшая язык под губу. И так много голых тел! Слишком много для маленькой девочки. Последняя репродукция в альбоме Кранаха — ревность. Двое голых мужчин делят женщину, и она тоже — без одежды. Ещё одна задача о трёх телах.

Мама упрямо гремела в кухне кастрюлей, как будто пытаясь прогнать шаманскими звуками неприятный разговор, — но Вера не отступилась, отняла кастрюлю и, прижав её к груди как щит, спросила, что за женщина листала с ней вместе альбомы Кранаха, Рокуэлла Кента и тот, большой, издательства «Корвина»?

— Как ты это вспомнила? — поразилась мама. — Совсем ведь крошка была! — На губах зацвела опасная улыбка, сейчас мама свалится в сладкий морок собственной памяти… — Такая хорошенькая, лучше немецкой куклы! Я всё тебе покупала, Веруня, у тебя всё было самое дорогое, дефицитное. Я себе отказывала, недоедала, лишь бы девочку мою одеть-обуть, накормить повкуснее. Даже пианино купила!

— Я помню, — сказала Вера. — Чёрное.

— Да. Его настраивать надо было каждый год. Ты ещё не играла, я только собиралась тебя в школу отдать. Настройщика позвала.

Мать всхлипнула, а Вера вспомнила вдруг что-то очень плохое: стыдные вещи, слёзы, и кто-то бежит через всю квартиру, а за ним тянется одежда — как длинный хвост. Мама плакала, и Вера зачем-то вернула ей кастрюлю.