Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

Испытание становилось все тяжелее, и скотина начала дохнуть от жажды. Колодец иссяк: скряга уже не давал за ночи ожиданий никаких капель, достаточных, чтобы напоить кого бы то ни было, и водопой прекратили, перешли к тому, что стали распределять глотки воды, позволяя их делать трижды в день: в сумерки перед рассветом, с приходом полудня и — последний — вечером. Зной и дуновение гиблого ветра не прекращались, караваны продолжали ползти к колодцу, и старики были вынуждены ограничиться двумя приемами влаги в сутки, а затем дело дошло до того, что в последующие дни жалкую порцию воды стали выдавать раз в день.

Скотина вся подохла.

Всадники отказывались резать своих махрийцев, трупы охватило гниение, по равнине поползли черви. Воздух остановился, гниль распространилась повсюду, мерзкие запахи неотвратимо кружили головы людям, вызывая у многих частые приступы рвоты и обмороки. Благоразумные поднялись, принялись резать своих кормильцев в жертву богам, однако, такое запоздалое великодушие не могло справиться с жестокостью солнца — оно свирепело все больше, по мере того, как замирал воздух, продолжая истязать плоть пустыни, жечь и стегать невинное тело огненными плетьми. Знойное дыхание будто останавливалось в пору полуденного сна, чтобы продолжать плавку и истязание организмов на пути к закату. В один из вечером пастухи заметили гордого упрямца бредущим со своим верблюдом меж окрестных холмов. Он собирал в мешки верблюжий помет. Любопытные не могли себе отказать в желании поглазеть на него. Даже засуха с ее жаждой, даже смерть сама не в силах остановить любопытство некоторых собратьев. Не исключено вовсе, что не соберется порядочное число таких у самых врат ада в день воскресения. Они следили за ним украдкой, из-за холма, и обнаружили, что он кладет комки помета на седельную попону и размельчает их, чтобы вынимать оттуда зерна ячменя. Они не скрывали изумления, как смог этот шайтан, полуживой бес, одетый в кости и кожу призрак дойти до такой хитрости. Наиболее всего они удивлялись не способностям незнакомца, а самому факту получения им таким способом ценного корма своему махрийцу из отходов — вот что будоражило их сознание, возбуждая в душах жестокую зависть. Никто не предполагал, что отходы минувших лет изобилия могут хранить в себе сокровища, достаточные для кормления верблюда в годы бесплодия и голода. Всякий раз, как опорожнялся мешок, он отправлялся бродить по равнине и наполнял новый. Раскладывал содержимое на попоне, собирал ценные зерна. Растирал их в своих истощенных, бледных полумертвых ладонях и преподносил в пищу своему изможденному другу. Приятели с равнины пришли за ним — пригласить его выпить с ними зеленого чаю, однако, он гордо отказался, заявив, что не пьет чай. Это, естественно, увеличило любопытство одних, в душах других вызвало новый прилив зависти и злобы, а третьи попросту убедили себя в том, что пришелец — истинный джинн, спустившийся к людям с Идинана или откуда-то из пещер на плато Тассили. Такого не бывало, чтобы во всей Великой Сахаре кто-нибудь услышал, что какой-то коренной сахарец не пьет зеленого чаю. Жители Сахары знали мужчин, которые не едят мяса, и других, что не живут с женщинами, и еще довольно часто встречались хранящие пост и воздержание от пищи и кормящихся лишь травами, однако, никому на этом великом континенте не удавалось столкнуться с человеком, отказывающимся насладиться вкусом и прелестью райского напитка. Волшебная жидкость, которую сахарцы уподобляют напитку обетованного Вау, подобного ему по прелести вкуса они не пробовали нигде и никогда с тех пор, как их далекий предок сорвал листки чудодейственного растения в оазисе Вау и пришел с ним в Сахару. Потомки во все времена воспринимали его как амулет, с прелестью пользования которым они не могли расстаться. Они готовили его и по торжественным случаям, словно совершали священнодействие, они коротали с ним остановки на долгом пути и смягчали тяготы и неудобства вечных кочевий. Он снимал головную боль, согревал от холода и освежал в зной. Он растворял заботы и недуги, наполнял душу радостью и энергией. Странник чувствовал его запах за полтора дня пути, выверял с его помощью ведущее к стоянке направление, утолял жажду и избегал смерти. Кто в Сахаре осмелится отвергнуть свою долю райского напитка? Как тут было не прийти пастухам к мысли, что этот чужестранец не джинн во плоти, не помешанный какой-то, или призрак, посланный из страны мертвых, если он у всех на глазах отказывается от единственного напитка, доставшегося людям из утраченного в веках Вау?