Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

Выдумал, будто его дед оставил ему в наследство долину в Тассили, где вода без конца струится, и там на обоих берегах этого волшебного вади пасется сотня верблюдов, за которыми наблюдают пятьдесят шесть рабов — он и сам не знал, почему назвал эту пустую цифру, лишенную всякого смысла. Наговаривал разные небылицы и обнаружил к своему огромному удивлению, что молодая женщина будто верила ему на слово и блуждала, парила в облаках, отдавалась ему в любви. Он обнаружил, что врет, и что путы его лжи окутывают стройную шею избранницы, чтобы точно поразить ее наповал.

Он женился, и спустя немного был до крайности раздосадован. Им овладели дикий голод и опустошенность, горечь которых испытали все, кто отправлялся в Сахару на поиски всяких реальных объектов: «Вау, Анги и… господа бога». Этот отвратительный голод проистекает порой и из сожительства с женщиной.

Несмотря на то, что все долгожители вечно говорят о необходимости для каждого молодого мужчины цепко держаться за все, что когда-нибудь их лишит старость, несмотря на его убеждение, что они впрямь своим опытом делятся, он в глубине души сознавал, что настоящий мужчина непременно когда-нибудь отвернется от женщин. От женского мифа освободится. И если не сделает этого добровольно однажды, то старость, этот затаившийся зверь, заставит его сложить оружие. И сложить оружие добровольно сегодня — меньшее из двух зол, чем, например, лишиться его под давлением обстоятельств в пору отчаяния.

Тайное убеждение начало вырисовываться в его сознании в эти дни. То, что он позднее назвал как «отказ», «преодоление». Ему приходило в голову, что отказ от чего-то дорогого, такого как женщина, в пору молодости — мудрее, и легче происходит, чем утрата ее вынужденно, позднее, под действием злого демона старости. Он предуготовил себя к такой судьбе и решил не тянуть и разрезать ту веревку, которая связывала его, не давая пути к «отказу» и «преодолению». Он вошел на ее половину и отказался от всех тех глупостей, что наплел ей ранее. Он ожидал, что она возмутится, разрыдается, будет проклинать его, однако, неожиданно уяснил, что она его лжи нисколько не верила.

— Ты что, думал, я девочка малая? — сказала она с насмешкой. — Первое, чему мы от наших матерей учимся, это распознавать вранье мужей. Мужчина безо лжи — словно яйцо без соли. Мы жизнь точно воспроизводим, а она — такая большая ложь, больше всякого мужского вранья в Сахаре!

Его прошиб пот стыда. Он выбрался из шатра наружу и больше никогда в глаза ее не видел.

Отказался от женщины, боясь, что демон старости заберет ее у него силой.

…А в состоянии ли мужчина — житель Сахары — отказаться по доброе воле от лихорадочного желания в том молодом возрасте, да еще когда сам высокородный вождь обучил его науке пробуждать голос совести в душах шейхов соперничающих племен, в состоянии ли такой муж отказаться от должности вождя с подобной легкостью?

Когда скончался старый вождь, проживший на свете больше ста лет, некоторые определяли его возраст в сто семь лет. В то время как другие мудрецы опровергали подобные утверждения, с такой легкостью обращавшиеся с числами — они называли это манией играть в колдовские забавы и отрицали, хлопая при этом в ладоши, что кто-либо живой в состоянии определить точно истинный возраст долгожителя, потому что покойный вождь наверняка пережил и эти сто семь лет. Адда в эти дни находился на пастбищах в Хамаде — в уединении, не общаясь ни с кем, кроме верблюдов, джиннов и наземных тварей. Он держал пост неделями, не брал в пищу ничего, кроме трав пустыни и плодов редких деревьев. Месяцами не произносил ни слова, не открывал рта для звука — разве что выкрикивая указание верблюду, отставшему или затеявшему склоку, задумавшему потягаться со своими слабыми сверстниками на поле брани за стройную верблюдицу. Чтение же или бормотание заклинаний и аятов Корана речью назвать было нельзя. Пришел-таки его черед — поразила его тоска по Вау.

Он вспомнил вновь легенды своей бабушки о затерянном оазисе. Вглядывался в призраков, вслушивался в бормотание зловредных джиннов в пещерах гор, увенчанных голубыми масками. Он вспомнил также лихорадочную гонку за куском металла и неожиданную кончину бабушки… Следил за миражом, горящим серебряным пламенем над вершиной холма — пока не выросли вдруг среди языков этого пламени фигуры всадников-посланцев, которых направили к нему члены совета старейшин. Сообщили о кончине и отсутствии законного наследника, что привело к раздорам в процессе выбора преемника покойному вождю.