Кеннет Уайт - Дикие лебеди

Об озере на конце полуострова я услышал еще в Токио: озере, где можно увидеть диких лебедей, прилетающих с Севера. Когда они должны прилететь, я знал весьма приблизительно. У меня был лишь призрачный шанс... К концу дня я добрался до места, где с одной стороны дороги была таверна, а с другой — озеро. Возле таверны — телефонная будка, увенчанная металлическим лебедем.

Должно быть, то самое место.

Таверна “Лебеди”, в дверь которой был вделан огромный кусок вулканического обсидиана, была двухэтажной: внизу помещался ресторан, а наверху — что-то вроде “лебединой галереи”, увешанной фотографиями птиц: вот птицы взлетают, вот спят на снегу, вот ловят рыбу. Каждой фотографии сопутствовало маленькое пояснение.

Я расположился в ресторанчике, чтобы поесть, и поинтересовался, найдется ли в таверне место, где бы я мог провести эту ночь и, возможно, несколько следующих, поскольку я приехал для того, чтобы увидеть лебедей. Мне ответили (повар говорил по-английски), что постояльцев они не принимают, но чуть дальше есть кемпинг для автотуристов. Я сказал, что у меня нет ни жилого фургончика, ни палатки, ни машины, и спросил, не разрешат ли они мне поспать на “лебединой галерее”. Слегка поколебавшись, они в конце концов согласились. Может быть, Дух Взаимопомощи дал знать о себе...

Я раскатал на полу свой спальный мешок, демонстрируя, что ничего тут не изрублю и, более того, даже не закурю, а что я просто — тут я извлек из рюкзака голубую книгу айнских песнопений — исследователь природы и души, что, кажется, их успокоило. Прежде чем улечься спать, я обошел зал, высвечивая фотографии лебедей своим карманным фонариком.

За несколько последующих дней я как следует изучил это место. Берег озера был необычайно красив: тростники, тихая вода, прозрачный воздух. Я шел по берегу, потом ложился под деревом, ждал.

Прошло два дня, потом три, четыре. Ничего не происходило, как в айнской песне вороны:

Вот я и стала

Жить так

День за днем.

Ничего не менялось...

Молча в тишине я бродил вокруг озера. И вдруг на пятый день, к вечеру, в сумерках уже, в голубом и розовом свете гаснущего дня в воздухе раздался великий крик: “У!-У!-У!” И шум крыльев. Он надвигался. Внезапно пустота наполнилась хлопаньем крыльев, вскриками. Они прилетали группами по пять, по десять. Одна стайка. Потом другая. Потом еще одна.

Я ушел на ночлег в таверну, когда на озере было порядка девяноста птиц: мне нужно было встать до рассвета.

Задолго до восхода солнца я уже затаился в тростниках, окружающих озеро, по колено в воде. Я ждал. Утки проснулись первыми, проносясь над поверхностью воды в большом волнении. Лебеди все еще спали. Лишь их отражения дрожали на поверхности темных вод, да ветер шевелил сухие золотые стебли осенней травы... Лишь после восхода белошеие птицы проснулись и, расправив могучие крылья, принялись испускать крики — то здесь, то там. Сидя в тростниках, я разглядывал их, слушал их. Потом один из них поднялся в воздух и вместе с ним еще несколько, испуская призывные крики.

Они кружили, кружили над озером. Кружили в свежем живом воздухе.

И всем своим сердцем и духом я присоединялся к ним.

В это утро мира,

На этом пустом озере

Дикие лебеди.

Было сияющее осеннее утро, я ехал в экспрессе Токио—Киото. Тра-та-та, тра-та-та, отстукивали колеса, прежде чем поезд набрал скорость, а затем пошло: тара-тара, тара-тара, тара-тара, мягкое скольжение вдоль шоссе, пролет над пространством, которое отделяет восточную столицу от древней западной. Если бы, кроме этого ритма, ничего не было, я был бы по-настоящему счастлив. Но, по правде сказать, до счастья мне было далеко, ибо вагон едва не лопался от школьников — мальчиков и девочек в школьной форме (серая курточка, красный галстук), — которые орали, играли в детские карты, крутили ручки транзисторов, рылись в пакетах с завтраками. Внезапно шум в вагоне прекратился, и в тишине прозвучал восторженный вздох: “Ах!” Я поднял глаза и увидел Фудзи: восхитительный темно-синий конус с белой вершиной и отрогами снега на склонах.

— Won-der-ful! — воскликнула какая-то девчушка специально для меня, показывая на гору руками, а господин рядом со мной произнес:

— Фудзисан.

Я молчал, но про себя отметил, что, возможно, ни у одного другого народа в мире нет столь сердечных отношений с горой. Так отчетливо, кстати, я видел Фудзи в первый раз.

В Киото я нашел комнату, пообедал, принял ванну, немного вздремнул (я провел в Токио две бессонные ночи), вечером вышел в город. В небе разливался туманный золотистый свет, к сумеркам становясь все более красным. Я увидел розовую с белым башню, возвышавшуюся над центром. Нереальную, как маяк в океане грез. Мимо прошла девушка с лицом, как в театре но. А под крутым берегом реки Камо я увидел белую цаплю, которая, полная достоинства, вышагивала в потемках: