Борис Виан - А потом всех уродов убрать!

Мне и десяти секунд не нужно, чтобы добраться до кабины. Там страшно темно и так воняет табаком, что мне становится дурно. Телефонный провод оборван. Я чиркаю спичкой. Смотрю за аппаратом, рискуя вывернуть шею. Там ничего нет, как я и предполагал. Так. Где же еще? Я приседаю. Под полочкой я нащупываю конверт, приклеенный по углам шариками жевательной резинки.

В тот самый момент, когда я отрываю его, перед входом в бар раздается скрип тормозов. Я мчусь как антилопа и выскакиваю из бара еще быстрее, чем забежал туда. Наружная дверь с шумом распахивается в тот момент, когда я закрываю за собой другую. Я кидаю ключ Лему.

– Сматывайтесь отсюда, – говорю я ему.

На полной скорости я вылетаю на улицу. Гари заметил меня, и дверца машины, по счастью, открыта. Я бросаюсь к машине, и, словно смерч, она срывается с места. Это производит некоторый шум на улице, но, поскольку ничего не происходит, нас, скорее всего, принимают за психов. Вслед нам никто не стреляет.

– Есть, – говорю я Гари. – Это конверт.

– Ты шутишь…

Он хмурится, смотрит в боковое зеркальце, жмет на газ; машина заворачивает на полной скорости и тут же останавливается.

– Вылезай, – говорит Гари, – да пошевеливайся. Он делает то же самое со своей стороны и тут же останавливает такси. Мы садимся, и он дает шоферу свой адрес.

– Почему не ко мне? – спрашиваю я.

– Одно из двух, – говорит он. – Они тебя видели. Следовательно, это могут быть приятели Петросяна, и они знают, кто ты, потому что похитили тебя не случайно.

– Согласен, – киваю я, с сожалением бросая взгляд на свою машину.

– В таком случае, если мы приедем к тебе, они могут нас сцапать. Если они не знают ни тебя, ни меня, не имеет никакого значения, куда мы едем.

Я снова киваю в знак согласия и вытаскиваю из кармана конверт. Гари отрывает край.

Дети мои, если бы вы видели, что там, в этом конверте.

Гари достает снимки один за другим и протягивает мне. Он немного бледен, челюсти его сжимаются. Он с трудом проглатывает слюну.

На четвертом по счету он останавливается и протягивает мне все:

– Держи-ка, – говорит он. – Я больше не могу… Я продолжаю их разглядывать. Должен признаться, для этого нужны крепкие нервы. Между нами говоря, я ожидал увидеть обыкновенную похабщину. Но это совсем не то. Господи! Нет!.. Чтобы кто-то мог делать эти фотографии хладнокровно!

Две первые – снимки хирургической операции. По-научному это называется овариектомией, или как там зовется удаление яичников? Но это совсем не похоже на стерильный вид операционной. Все представлено в деталях.

Остальные… остальные еще хуже. Я не смог бы их описать – мне никогда в голову не приходило, что человеческую плоть можно искромсать до такой степени.

Какое-то время мы не произносим ни звука. Гари, наконец, откашливается и говорит мне:

– Здесь есть за что посадить на электрический стул организатора и бросить в тюрягу изрядное количество помощников.

– Ты не думаешь, что это всего-навсего обычная хирургия? – спрашиваю я.

Он смеется в ответ, но очень невесело.

– Мне доводилось видеть снимки операций. А это… у этого есть определенное название. Это самая натуральная вивисекция. Такое обычно проделывают в научных лабораториях над обезьянами и морскими свинками, но я не могу тебе сказать, что за существо лежит на столе на двух последних фото.

– Посмотри-ка остальные, – предлагаю я.

– Благодарю, – едва шепчет Гари. – Мне и этого довольно.

Он размышляет.

– Эти снимки сделаны там, куда тебя возили сегодня ночью, – произносит он с уверенностью. – Ты говорил, что там было что-то вроде операционной?

– Да.

– Таких подпольных операционных не должно быть так уж много, – заключает он.

– Есть немало психиатрических больниц – наркологические клиники, заведения, где помогают свихнуться. – понимаешь, о чем я?

– Рок, – говорит он, – нужно обязательно узнать, где ты был ночью. Я уже говорил, что у меня есть идея на этот счет, и мы сейчас же проверим, насколько она верна, но у нас остается еще один шанс.

– Какой? – интересуюсь я.

– Ты не разглядел людей, которые ворвались к Лему?

– У меня не было времени.

– Если они ничего не нашли, а мы знаем, что это так, потому что конверт в наших руках, они отправятся к тебе.

– Тем хуже для моего интерьера, – замечаю я.

– Сейчас мы поедем к тебе, и ты попытаешься их разглядеть. Есть шанс, что среди них может оказаться тот человек, который дал тебе наркотик.