Анна Каван: Механизмы в голове

Едва добравшись домой, я принялась рыться в газетах и журналах, по рассеянности сваленных беспорядочной грудой. Вскоре я нашла то, что искала. Со страницы на меня мрачно уставилась физиономия молодого убийцы, в общих чертах совпадавшая с тем чернобровым лицом, что смотрело на меня незадолго до этого в уютной комнате с занавешенными окнами.

Странно, почему это случайное сходство произвело на меня столь сильное впечатление? Неужели человек, внешне похожий на какого-нибудь убийцу, обязательно должен обладать склонностью к насилию или, точнее, обладая таковой, умело сдерживать свои необузданные порывы? Достаточно просто вспомнить об ответственной должности Д., взглянуть на его спокойное, невозмутимое, умное лицо, чтобы ясно понять надуманность подобного сравнения. Весь ход мыслей поражал своей абсурдностью и нелогичностью. Но, тем не менее, я не могла от него отделаться.

Не следует также забывать, что мужчина на фотографии был не обычным убийцей, а фанатиком, человеком необычайно твердых убеждений, который убивал не ради личной выгоды, а из принципа — во имя того, что считал справедливостью. Это аргумент за или против Д.? Я поочередно склоняюсь то к первому, то ко второму, совершенно не в силах определиться.

Из-за этих-то предубеждений (были, конечно, и другие, но их слишком долго перечислять), я и решила передать свое дело другому консультанту. То был серьезный шаг, к которому нельзя подходить легкомысленно, и я потратила уйму времени на обдумывание, пока наконец не отправила заявление, но, даже отослав письмо, вовсе не чувствовала уверенности, что поступила правильно. Конечно, я слышала о людях, менявших своих консультантов, причем не раз, а многократно, и о тех, кто постоянно только то и делал, что бегал от одного к другому: но я всегда презирала их за непостоянство, и общество сходилось во мнении, что эти люди плохо кончат. Но вместе с тем я чувствовала, что в моем случае замену оправдывали исключительные обстоятельства. Составляя письмо-заявление, я старалась избегать любых утверждений, способных навредить Д., и, сделав упор на том, как неудобно и накладно совершать продолжительные поездки к нему домой, попросила передать мое дело кому-нибудь из университетского городка, расположенного рядом с моим жилищем.

Несколько дней я с тревогой ждала ответа и в конце концов получила целую стопку запутанных бланков, которые следовало заполнить в двух экземплярах. Я все сделала, отослала и снова принялась ждать. Сколько времени занимало это бессильное, изматывающее ожидание! Оно длилось день за днем, неделю за неделей, и к этому невозможно было привыкнуть. Наконец пришел ответ на обычной жесткой голубой бумаге — я уже страшилась одного ее вида. Мою просьбу отклонили. Не приводилось никаких объяснений, почему мне отказали в одолжении, которое делалось сотням других людей. Но, разумеется, от этих должностных лиц объяснений ждать нечего: стиль руководства у них совершенно авторитарный, и на них никогда нельзя рассчитывать. К своему категорическому отказу они соизволили присовокупить лишь заявление о том, что я вправе и вовсе обойтись без услуг консультанта, буде того пожелаю.

Это деспотичное сообщение повергло меня в такое уныние, что я целых две недели провела дома в абсолютном бездействии. Мне не хватало смелости даже выйти за дверь, я сидела в своей комнате, сказываясь больной, и не виделась ни с кем, кроме служанки, приносившей еду. Отговорка насчет болезни была отчасти правдивой, так как я чувствовала себя полностью разбитой физически и морально, измученной, апатичной и подавленной, словно после тяжелой горячки.

Сидя одна в комнате, я без конца обдумывала случившееся. Господи, ну почему власти отклонили мое заявление, если я доподлинно знала, что другим людям разрешается менять консультантов по собственному желанию? Означал ли отказ, что некая особая сторона моего дела отличает его от остальных? В таком случае мое дело рассматривалось более скрупулезно, раз уж мне отказывали в обычных привилегиях. Если б я только знала — если бы только могла выяснить хоть что-нибудь наверняка! Я чрезвычайно старательно составила новое письмо и отправила по официальному адресу, вежливо (боюсь, даже подобострастно) умоляя ответить на мои вопросы. Как же глупо было вот так бесполезно унижаться, наверное, выставляя себя на посмешище перед целой комнатой младших клерков, которые, без. сомнения, от души потешились над моим тщательно продуманным сочинением, после чего швырнули его в корзину для ненужных бумаг! Никакого ответа, естественно, не последовало.