Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Важное место в критике наследия Данилевского занимает утверждение В. С. Соловьева о невозможности создания оригинальной национальной культуры в России. Никакой русской науки не существует, утверждал Соловьев, а есть русские представители европейской науки. «Русские, — писал философ, — несомненно оказались весьма способными по всем наукам. Эта способность в соединении с превосходною школой, которую нам можно было пройти, позволяла надеяться, что в течение столетия — при чрезвычайной быстроте новейшего умственного движения — наша нация произведет чудеса в области науки. Действительность не оправдала таких надежд, и известное желание Ломоносова остается до сих пор лишь „благочестивым желанием“. Рожденная под самыми счастливыми созвездиями, русская наука не озарила мир новым светом». Будущее русской науки, по мнению В. С. Соловьева, совершенно безрадостно: «…по-видимому, наука в России уже достигла наивысшей ступени своего развития и вступает в эпоху упадка. Лучшие наши ученые (как в естественных, так и в гуманитарных науках) частью окончили, частью кончают свое поприще. Работников науки в настоящее время больше, чем прежде, но настоящих мастеров почти вовсе нет… При этом, самый интерес к науке, то научное увлечение, которое одушевляло прежде лучшую часть русского общества, совершенно исчезают». Далее В. С. Соловьев указал на зависимость русской философии от западной, считая, что русские западники зависимы от немецких метафизиков, прежде всего Гегеля, и французского утопического социализма и что «славянофильские мыслители не имели в этом отношении особенного преимущества, ибо все их руководящие и философские, и богословские идеи могут быть найдены частью у французских писателей, как Ламенне, Демулен и др., частью же у немцев, как Сарториус, Мёлер».

Следует отметить, что Соловьев, рассуждая об уходе Ивана Киреевского в Оптину Пустынь, отверг всякое философское значение за святоотеческой традицией, что странно для философа-христианина и что делает не совсем ясным влияние Оптиной на русскую культуру, ведь одной из главнейших задач своей деятельности оптинские старцы считали именно книгоиздание. Впрочем, через несколько страниц своей «России и Европы» он признает за религиозной философией некоторое значение и, называя ее философским мистицизмом, пишет: «Если наша философская мысль обнаруживает теперь мистическое направление, — ничего более определенного о ней пока сказать нельзя, — то она, наверное, никаких плодов не принесет на почве нашего национального мистицизма». Таким образом, православие, названное «национальным мистицизмом», В. С. Соловьев считает философски бесплодным, к тому же философ относит русских к «полудиким народам Востока», странным образом не замечая, что тем самым вычленяет Россию из обще-европейского единства, на котором настаивал ранее. Затем В. С. Соловьев говорит о том, что «более основательная надежда на великую будущность возбуждает, по-видимому, русская действительность в области изящной литературы и искусств». Но и тут философ отмечает, что писатели, получившие мировую известность, — «или покойники, или инвалиды. Гоголь, Достоевский, Тургенев — умерли; И. А. Гончаров сам подвел итог своей литературной деятельности; младший, но самый прославленный из наших знаменитых романистов, гр. Л. Н. Толстой, уже более десятка лет, как обратил совсем в другую сторону неустанную работу своего ума». Таким образом, «особый внеевропейский русско-славянский культурный тип, с своею особенною наукой, философией, литературой и искусством, лишь предмет произвольных гаданий и чаяний, ибо никаких положительных задатков новой самобытной культуры наша действительность не представляет», a «сама Россия, при всех своих особенностях, есть одна из европейских наций».

Переходя к «теории культурно-исторических типов», В. С. Соловьев начинает с утверждения, что «в своем национальном эгоизме, обособляясь от прочего христианского мира, Россия всегда оказывалась бессильна произвести что-нибудь великое или хотя бы просто значительное». 3атем философ заключает: «Китайская империя, несмотря на все сочувствие к ней Данилевского, не одарила и, наверное, не одарит мир никакою высокою идеей и никаким великим подвигом; она не внесла и не внесет никакого вековечного вклада в общее достояние человеческого духа». Этот тезис философа, в сущности, является косвенным признанием существования «особых культурно-исторических типов», ибо, противопоставляя Китай Западу, Соловьев вольно или невольно разбивает свою концепцию единой культуры. Критикуя историческую схему, данную Данилевским, Соловьев добавляет, что «со времен вавилонского столпотворения мысль и жизнь всех народов имели в основе своей эту идею национальной исключительности, но европейское сознание, в особенности благодаря христианству, возвысилось решительно над этим, по преимуществу, языческим началом».