Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Попытаюсь помочь рецензенту восстановить силы для столь искомого им уразумения.

Уже в книге Клюева «Сердце Единорога» (1999, с. 701) В. П. Гарнин дал поэме заголовок — «Песнь о великой матери» (против чего, кстати, пять лет назад в рецензии на эту книгу К. Азадовский не возражал). Это текстологическое решение покоится на основе, поколебать которую в настоящее время невозможно — ведь ныне известен лишь один автограф произведения, и он открывается таким же, как и в «Сердце Единорога», заголовком, где слова «великой» и «матери» написаны Клюевым со строчных букв. (См. факсимиле первой страницы автографа поэмы в кн.: Шенталинский В. Рабы свободы: В литературных архивах КГБ. М., Парус, 1995, с. 277). Замечу также, что через несколько лет, записывая отрывок из этого произведения в альбом С. А. Толстой-Есениной, Клюев предварил стихи словами: «Из „Песнь о великой матери“», в точности повторив здесь заголовок белового автографа поэмы.

В письме же к А. Яр-Кравченко, на которое ссылается рецензент, Клюев протестует лишь против искажения первого слова заглавия, требуя писать вместо «Песн я» — «Песн ь». Остальные слова заголовка поэмы в этом письме (судя по источнику его текста) были написаны, как и в автографе произведения, опять-таки со строчных букв («Словесное древо», с. 297). И никаких возражений против такого написания у Клюева там нет вообще.

Что до другого письма поэта — к В. Н. Горбачёвой от 25 июля 1935 г., — здесь К. Азадовский прав; в его тексте действительно стоит: «Песнь о Великой Матери»… И сохранить в «Словесном древе» это написание, воспроизведённое в нашей с Г. С. Клычковым первой публикации письма («Новый мир», 1988, № 8, с. 186), бесспорно, следовало. Однако заменять им заглавие, имеющееся в автографе самого произведения, было бы (что тоже бесспорно) текстологической ошибкой.

Итак, при ближайшем рассмотрении оказывается, что в данном случае обличительный пафос рецензента «Словесного древа» — вовсе и не по делу… Но зато — какая ослепительная (а кого-то, по-видимому, уже и ослепившая) имитация подлинной страсти борца за чистоту клюевского наследия!

Можно было бы добавить к сказанному кое-что ещё. Но хватит, пожалуй…

За радение же не только о своих, но и о моих приоритетах [ср.: «…следует только уточнить, кем (курсив автора. — С. С.) установлен: С. И. Субботиным, первым публикатором…» и т. п.] — громадное К. Азадовскому спасибо. «В сутолке жизни» (как говаривал Николай Алексеевич Клюев) самому мне заняться их «охранением» всё как-то недосуг…

Справедливости ради следует признать, что творчество одного из крупнейших мастеров русской живописи Михаила Васильевича Нестерова всегда было в центре внимания советского искусствознания. Это и обширные статьи, и целые монографии, широкая публикация эпистолярного наследия художника и многочисленные выставки, приуроченные к его юбилейным датам.

Но при этом одна из важнейших художественных граней его искусства — живописные образы, связанные с религиозной темой, — вплоть до последнего времени практически всегда сгорала в огне атеистической пропаганды. Избрать же другой ракурс, свободный от идеологических установок, было нельзя. Но точно так же было нельзя и пройти мимо этой, так сказать, запретной темы, чтобы не нарушить, не разорвать органической целостности искусства Нестерова.

На самом средокрестье его религиозной и светской живописи оказался цикл картин, посвященных Преподобному Сергию Радонежскому. Может быть, поэтому он чаще других попадал в поле зрения искусствоведов, поскольку запретная тема была представлена здесь не в чистом виде, а как бы станково преображенной, и уже поэтому к ней можно было прикоснуться. В ходе исследовательского анализа цикла он справедливо был включен в единую картину так называемого нестеровского пейзажа, типовые признаки которого по своей характерности и своеобразию позволяют выделить его в явление самостоятельное и самоценное в данном жанре. Станковая форма цикла давала возможность также включить в орбиту научного исследования особенности его художественного языка и прийти к выводу о целостности пластической системы произведений мастера, в образном строе которых раскрывается «лирико-романтический мир» [11] А. А. Русакова. Вступительная статья в кн.: М. В. Нестеров. Письма. М., 1988, с. 7. Нестерова.