Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Глаза Шолохова заискрились:

— Надо сделать, попытаться, тем более, такой актёр, как Ильинский, будет в ней играть.

Мария Петровна грустно, с болью:

— Ленивый он… Берётся, берётся — и всё никак.

Горькое откровение. Она будто сейчас выговаривала ему то, что не раз обсуждалось между ними.

— Возьмется и бросит. Нельзя так. Я ему говорю — отойди от общественной работы: то ему надо, это. Не уговоришь. Сколько писем! Депутатские дела отвлекают. И уединиться негде. Пробовали — не выходит. То одни приезжают, то другие. Раньше, когда помоложе был, — ничего. А теперь трудно. И у меня ноги не ходят, болеют, ревматизм. Теперь трудно даже на второй этаж подниматься. А он говорит — я тебе лифт сделаю, корзину, сам буду поднимать. Отвечаю: ещё чего доброго — бросишь верёвку, всякое бывает, — шутит Мария Петровна.

Вопросы и ответы полились без определённого плана. И перескакивали с одной темы на другую.

— Какой фильм вам больше всего нравится: «Судьба человека» или «Тихий Дон»?

Шолохов отвечает:

— «Тихий Дон».

— Бондарчук «Войну и мир» доснимает, — сообщаю я.

— Не потянет он, мне кажется. Трудно. Не по плечу.

Подали кофе в больших чашках, сливки.

Я продолжаю рассказывать, или, как говорят моряки, «травить» о своих морских приключениях на море, о тяжёлом матросском труде, о кубинском сахаре, о табаке, которым мы загрузились в Мексике и доставили в Союз, в порт Ленинград. И о проблемах нашего советского флота говорил. О том, что многие суда ходят по миру без груза, в балласте. А один такой пустой рейс обходится в две тысячи долларов в сутки.

Шолохов подсчитал.

— Это тридцать тысяч за переход. Пятнадцать дней ведь длится переход из Ленинграда до Кубы…

Собираемся на прогулку. Едем в «Волге». Шофёр, Михаил Александрович, Мария Петровна и мы.

Выехали за ворота. Пески. Ночью прошёл дождь, но дорога песчаная и потому быстро высохла. Мария Петровна говорит, что тоже с мужем ходит на охоту.

— Смотри, рыба ходит, — обращается Шолохов к Марии Петровне.

По озеру, окружившему тополевой островок, расходятся круговые отметины, будто кто камень швырнул.

Остановившись на краю заводи, поросшей кустистыми камышовыми пятнами, попросили супругов пройтись. Это была, наверно, единственная просьба для съёмки, на нашем языке — «подстроенная».

На обратном пути в машине Шолохов говорил о Вьетнаме.

— Сегодня читал: три, четыре, десять самолётов американских сбито. А всего — больше двухсот. Это же настоящая война. В Испании и того меньше исчислялись потери… Меня удивляет, что не только молодёжь Ростовской области присылает письма в обком с просьбой зачислить их добровольцами, но и старые военные, прошедшие Отечественную войну.

— Чем объяснить? Не романтика же их зовёт?

— Наверно, желание помочь. Многие из них имеют опыт борьбы в партизанских отрядах. Партизанили в брянских лесах, а после наших лесов джунгли нипочём — так, кустарник.

— А какие репортажи Мадлен Рифо пишет, — вступает Мария Петровна. — Молодая женщина, и больная притом. Мы встречались с ней в Париже. Ей лет двадцать шесть. Туберкулёз. И вот едет же. Мужественная женщина, боевая.

Подъехали к дому. Шолохов:

— Довольно на сегодня. А завтра Мария Петровна обещала сделать лапшу. Приглашаем вас…

Прощаемся. Нам улыбаются. Милые, приятные люди, будто давно их знаешь и любишь. Шолохов у порога счищает грязь с ботинок.

…Приглашённые вчера «на лапшу», идём без звонка к дому Шолохова. Открываем калитку, на дворе — ни души. Подходим к парадным дверям — никто не встречает. И того, что был в милицейском кителе, тоже нет. Звонок над дверью не работает. Мы жали кнопку, но безрезультатно. Стучимся в дверь — не отвечают.

Закрадывается тревога. Может быть, Шолохов забыл о приглашении или снова улетел в Ростов? Решили действовать смелее. Открываем дверь, потом стучим в другую и, не дождавшись ответа, открываем её.

— Можно войти?

Ни звука.

Через секунду слышим наверху скрип половиц и голос Михаила Александровича:

— Да, да, заходите… Точно пришли. Это я люблю.

Приглашает нас сразу в столовую, где мы накануне завтракали, ели яичницу с югославской ветчиной. Переступили порог столовой, и на больших настенных часах пробило час.

Стол был уже сервирован. Мария Петровна ставила закуску. На столе солёные огурчики собственного посола, рядом свежие, на большом блюде, крупные куски жаренного в томате донского сазана. Бутылочка водки всё та же, недопитая нами. Валерий, зарекомендовавший себя более питейным человеком, чем я, сел по правую руку от Шолохова.