Игорь Гриньков - Белый пиджак ; Люди из тени

На вечеринке нас ожидали нарядно одетые дамы, шампанское и Том Джонс, натужно ревевший из динамика проигрывателя. На руках хозяйки квартиры были натянуты тонкие черные нитяные перчатки длиной до локтя.

«Какой шик!» — мелькнуло у меня в полупьяном мозгу. Юноши, то есть мы, пользовались у дам успехом. Самвел успел даже пару раз нырнуть со своей половиной в смежную комнату, откуда возвращался с горящим взглядом; южный темперамент не позволял ему дождаться конца застолья и танцев. Внезапно, в самый разгар интеллигентного веселья, в квартире появился муж Ирины-хозяйки. У него, видимо, имелся запасной ключ. Он смотрел на этот шабаш как-то сокрушенно и лишь с ноткой горького сожаления сказал: «Вот уже и до мальчишек докатилась?!»

Самвел со сжатыми кулаками готов был вступиться за честь женщин, но я был настроен более миролюбиво. В глубине души мне было даже жаль этого здоровенного бородатого дядьку, которого, мало того, что выгнали из собственной квартиры, да еще беспардонно наставляли ему рога с пацанами-студентами. До разборок дело не дошло, разведенный муж безнадежно махнул рукой, взял из книжного шкафа несколько книг и удалился, ссутулив широкие плечи.

Когда дело дошло до логического финала, то уговаривать меня особенно не пришлось. Но утром я испытал настоящее потрясение. Разлепив глаза, я с ужасом обнаружил, что у лежавшей рядом со мной женщины отсутствовала правая кисть руки. Сначала я решил, что это алкогольные глюки начались, но, сопоставив ее вчерашний наряд с перчатками, надетыми, очевидно, на протез руки, понял, что похмелье здесь не причем. Эстетические мои пристрастия были сильно уязвлены, поэтому я прошлепал в кухню, достал из холодильника оставшуюся водку, выпил полстакана и стал ждать внутреннего примирения между эстетикой и действительностью. После второй порции внутренний конфликт был, если и не исчерпан полностью, то основательно сглажен теплой волной алкоголя, разлившегося по телу.

В кухне появилась Ирина с видом побитой собаки, робко присела ко мне на колени, боясь посмотреть в глаза (протез был уже на месте, но без всякого камуфляжа). Я обнял ее за плечи, дав понять, что все нормально, и мы уже совместно приняли на грудь остатки водки, скрепив, таким образом, любовь и дружбу.

Так я поселился на некоторое время у Ирины. Она преподавала в школе английский. Очень быстро я сообразил, что несчастная женщина была законченной алкоголичкой. По утрам, собрав в кулак все свои силы, она наспех наводила небрежный макияж и с тяжелыми, мучительными вздохами отправлялась на работу. Я же совсем ударился в праздную жизнь, почти забросил посещение лекций в институте, заменив их возлежанием на удобном диване, почитывая четырехтомник Хемингуэя из библиотеки ее бывшего мужа, слушая изрядно надоевшего Тома Джонса; другие пластинки с записями песен Радмилы Караклаич, Сальвадора Адамо и исполнителей советской эстрады меня абсолютно не вдохновляли. Мне не хватало только халата, чтобы сходство с гончаровским Обломовым было окончательным. А что, не такой уж и отрицательный персонаж, этот симпатичный Обломов?!

Иногда я выходил из дома на набережную попить пива. Где-то около пяти вечера возвращалась измученная, груженая тяжелыми сумками Ирина. Каждый день стоил ей огромного напряжения сил, которых едва хватало до вечера. Бросив сумки на паркет в прихожей, она прямиком шла в кухню, на ходу откупоривала купленную по дороге домой бутылку водки и тут же выпивала одну за другой пару рюмок. Придя в себя через несколько минут, она становилась знакомой мне Ириной, ласковой, преданной и послушной. Начинала заниматься домашними делами, готовить ужин, который частенько перерастал в многолюдное застолье с обилием спиртного, потому что редкий вечер к нам кто-нибудь не заглядывал на огонек.

Чтобы поддерживать такой образ жизни, нужны были деньги, и немалые, явно превышающие размеры учительского жалованья. Я стал замечать, что из квартиры постепенно исчезали различные дорогие вещи: то хрусталь, то сервиз, то ковер.

Причин, по которым я ушел от Ирины обратно в общагу, было несколько. Я не очень уютно ощущал себя в роли альфонса — мужчины на содержании у женщины. Потом, я почувствовал, что начинаю натурально спиваться; лекалы будущего белого пиджака уже где-то выкраивались.В довершении ко всему, стало очевидным, что при таком житье-бытье я просто завалю предстоящую летнюю сессию…

Круг моих знакомств расширялся. Появились друзья-фотографы, ребята постарше лет на пять, которые давали нам, студентам, возможность подзаработать. Каморка из двух комнат, где размещалась их фотолаборатория, располагалась рядом с набережной Волги и гордо называлась «фирмой». С началом навигации, когда в город приплывало до несколько туристических теплоходов в день, запарка на «фирме» начиналась настоящая. Туристы традиционно фотографировались группами на главной площади города в первой половине дня. Отснятые негативы надо было спешно отпечатать, чтобы к отплытию теплоходов распространить фотографии среди туристов и получить «бакшиш». Рабочих рук не хватало, поэтому привлекались волонтеры из числа студентов, которые с пачками глянцевых фотоснимков сновали по теплоходам и реализовывали продукцию. «Глава фирмы» Роман Козлов, еврей с русской фамилией, был не жаден на деньги и платил нам по червонцу в конце вечера. Единственное, чего он терпеть не мог, так это дешевого альтруизма; деньги надо было заработать. Считаю, что это правильный подход.