Игорь Гриньков - Белый пиджак

Модным стало дефилировать по улицам с пивной бутылкой в руках; разве мы могли себе позволить себе такую раскрепощенность, в результате которой подъезды домов превратились в филиалы общественных туалетов. Наркологи вовсю заговорили о подростковом пивном алкоголизме. Но это было позволительно делать только в узких профессиональных кругах или на страницах медицинских изданий, которые, кроме специалистов, никто не читал.

Я прекрасно помню оголтелую кампанию против главного санитарного врача Российской Федерации Г. Г. Онищенко, разумного и толкового чиновника здравоохранения, поимевшего «наглость» посягнуть на пивное лобби, публично заявившего, что безудержная реклама пива ведет к развитию пивного алкоголизма, особенно среди молодежи. Что тут началось!

Бедному доктору даже рта не давали открыть, чтобы объяснить свою позицию. А если какие-то отрывки из интервью все же прорывалось на экраны телевизоров, то фразы обязательно вырывались из общего контекста, давая возможность зрителям насладиться видом глуповатого и косного человека, ничего не смыслящего в потреблении благородного напитка, который пьет весь мир.

А пиво-то это, о чем я говорил чуть выше — и не пиво вовсе! Это изготовленный по западным технологиям некий продукт, представляющий собой разбавленный спирт с добавлением специальных эссенций. Вот что значит черный пиар!

Зато как широко раззудили плечи хорошо оплаченные многочисленные телевещатели и телевещуньи, «образованщина», по выражению Александра Солженицина! С ироническими улыбками (а ирония, как известно, убивает желание серьезно дискутировать и превращает оппонента в жалкую фигуру) они на все лады потешались над Геннадием Онищенко, педалируя на тезисе об ужасном ущербе для экономики страны, который повлечет за собой даже незначительное снижение пивного производства. При этом почему-то совсем не упоминался, наверное, в силу своей незначительности, факт, что нынешняя пивная промышленность давно уже принадлежит не России, а Западным корпорациям.

Теперь даже барыш за спаивание российской молодежи кладут себе в карман люди из-за кордона.

Я стал безбоязненно по особым случаям посещать рестораны, которые до этого сознательно избегал. Единственное, что меня там сильно раздражало (кроме пьяной публики, разумеется) — это «кабацкая» музыка. От нее вел свое начало так называемый «русский шансон», густо заквашенный на блатной песне, слезливый, сентиментально-насморочный, исполняемый нарочито хриплыми или «желудочными» ненатуральными голосами. Гаже была только российская «попса».

Эйфоричное ощущение свободы сыграло со мной злую шутку. Иногда, особенно во время выездов в другие города, вместо того, чтобы в свободное от дел время искать встреч с местными эй-эй-евцами, я специально испытывал свою «прочность»: шатался по всяким заведениям, типа ночных клубов, баров, демонстративно заказывая там чашку кофе или сок. На вопросительно вздернутые брови буфетчика-бармена: «Будете заказывать что-нибудь еще?», — я почти надменно отвечал: «Вы, что, не слышали заказ?»

Что и говорить, гордыня так и перла из меня, а надо бы смирения побольше.

Много я стал грузить на свои плечи, забыв о желательности самоограничения, что невредно даже для абсолютно здорового человека, не говоря уже о столь неустойчивом субъекте, как впавшем в трезвость алкоголике.

Да, очень большой ошибкой с моей стороны было то, что я пустил свою трезвость на самотек, совершенно забыв о заповедях «Анонимных Алкоголиков», о необходимости повседневного самоконтроля, об осторожности. Кратковременное пребывание во Власти ознаменовалось пошивом реального белого костюма, от которого вскорости, как вы помните, остался только пиджак.Все началось с многочисленных презентаций, юбилейных торжеств и встреч знатных гостей, во время которых я сначала понемножку, а потом в более значительных количествах, преступно услаждал себя слабоалкогольными коктейлями, употребление которых поначалу не вызывало негативных последствий, что окончательно усыпило мою бдительность.

Видимо, мне суждено было еще не раз и не два наступать на одни и те же грабли. Дремавший во мне Зверь, с которым я мирно уживался в течение двенадцати лет, начал пробуждаться. А, проснувшись окончательно, он вмиг разодрал накинутые на него путы, которые оказались тоньше паутины. И этот момент возвращает нас к началу повествования.

Когда белый пиджак был в очередной раз превращен в отвратительную тряпку неопределенной расцветки, лучший друг посоветовал снова отнести его в «немецкую химчистку», а после этого подарить злейшему врагу.