Игорь Гриньков - Белый пиджак

Когда все завершилось, и бурный вулканический период сменился неустойчивым эротическим штилем, Гюзель, поправляя свои густые, тяжелые, чудные волосы, источающие пряно-медовый запах, и, мерцая в полумраке комнаты телом богини, проговорила грудным голосом: «Считай, что между нами ничего не произошло, хотя мне было с тобой очень хорошо! Больше мы с тобой не встретимся. У меня есть жених, и через полгода должна состояться свадьба. Так оно и будет. Постарайся просто не забывать меня. И запомни: я тебя люблю!»…

«Любознательные» студенты знали наперечет всех преподавателей института, питавших слабость к спиртному. Все слои общества без исключения были заражены к тому времени в той или иной мере пьянством и алкоголизмом.

Так на военной кафедре, которая проходила в студенческой среде под кодовым названием «дубовая роща», служил некий майор с двойной кличкой Слоник и Конус. Слоник — потому что формой и размерами ушей, а также носом, удивительно похожим на хобот, он напоминал это экзотическое животное. Конус — потому что, закончив занятия на кафедре, прямой, как шпала, с огромным портфелем в руке, он неторопливо отправлялся пешком домой, по пути заходя в каждый магазин, где торговали разливным вином, где выпивал ровно один стакан крепленого красного. Мы не поленились проделать с ним весь маршрут, следуя на некотором удалении от майора Конуса, и подсчитали абсолютно точно, что таких кратковременных остановок Конус делал ровно шесть — по числу магазинов. Причем, нигде он не закусывал (не считая мятой карамельки), а от магазина до магазина походка его становилась все более печатно-строевой, а осанка — все более прямой и горделивой. Одновременно нами был проведен хронометраж времени, который установил, что общее время от института до дома, включая заходы в магазины, встречающиеся по пути, составило 45 минут. Это означало, что через каждые 7,5 минут Слоник-Конус вливал в себя полный стакан винища емкостью 220 грамм. То есть, менее чем за один час он поглощал через относительно равные промежутки времени около трех бутылок крепленого вина. И так каждый день (про воскресные дни мне ничего неизвестно).

Утром на кафедре Конус был неизменно подчеркнуто подтянут, чисто выбрит и ясен взглядом, без малейших признаков похмельной помятости на мужественном лице с непропорционально большими ушами. Вот что значит закалка и выучка офицера, пусть и не боевого, а институтского, паркетного, в советское время!

Как-то поутру мы пили пиво в открытом павильоне неподалеку от автовокзала. До революции там располагался Владимирский кафедральный собор, после революции — черт те что, а в период моего обучения на врача — автовокзал областного значения. Сейчас, после реставрации капитализма и самого здания церковь снова использует его в своем первоначальном значении.

Попивая свежее холодное «Жигулевское», мы вдруг обратили внимание на странную фигуру, в которой не сразу распознали профессора, заведующего одной из кафедр, которую мы прошли уже на первом и втором курсах. Уже немолодой в те годы профессор слыл большим ценителем женской красоты, и некоторые студентки, прослышав об этом, приходили на экзамен максимально декольтированными и в откровенно коротких юбках. Но необходимо было еще иметь соответствующие внешние данные: длинные ноги, роскошный бюст, и взгляд, сулящий негу и исполнение самых необузданных желаний. С этими студентками экзамен проходил в форме неформального собеседования, с обязательным возложением доброжелательной профессорской ладони на круглую коленку экзаменуемой и с непонятным перешептыванием при максимальном сближении лиц.

В настоящий момент странная фигура имела трехдневную щетину, потухший взор, спортивное поношенное трико с обвисшими пузырями на коленях, засаленный стеганый ватник-фуфайку, надетый на голое тело, обрезанные высокие калоши на босу ногу и вместительный солдатский чайник, явно предназначенный для пива. Преисполненные уважения, мы не позволили профессору стоять в очереди; ему сразу же выставили еще не тронутую кружку, а один из наших, овладев чайником, устремился в конец очереди. Профессор сначала даже испугался, но напряжение его исчезло, когда выяснилось, что его экзамен мы давно уже сдали, и, значит, не «шестерим» ради отметки, а делаем все исключительно из искреннего уважения к высокому авторитету достойного человека. Это окончательно его растрогало.

На пятом курсе некоторые студенты нашей группы, в том числе, естественно, и я, полностью пропустили цикл госпитальной хирургии, попросту пропьянствовали весь цикл. Клич бросил закадычный друг Володя Морозов: «А не ударить ли нам по чувизму!?»