* * *
В профессии драматического актера случаются иногда периоды творческого застоя. Длительные ли, короткие ли, они обычно наступают незаметно и обнаруживаются актером по прошествии времени всегда внезапно, и это внезапное осмысление случившегося напоминает собой кошмарное пробуждение после страшного сна. Подвергнув себя судорожному анализу, актер приходит к выводу, что он вообще никакой не актер, что он давно уже топчется на одном месте, что он потерял вкус к профессии и что он вообще профнепригоден. И, главное, в большинстве случаев подобная вивисекция вовсе не говорит, что актер мало занят в театре, что ему не дают ролей и вообще затирают. Нет! В театре у него вроде бы все в порядке. ВРОДЕ БЫ. Он играет, зритель хлопает, бухгалтерия деньги платит. «И все же… все же… все же», — как говорил Твардовский. Что-то точит актерскую душу, нарушает ее равновесие. Теряется острота мировосприятия, все кажется надоевшим, пресным, как остатки супа в студенческой столовой к концу смены.
И, уходя домой после спектакля, прощаясь с тетечкой на вахте, он вроде бы с юмором говорит: «Ну вот, еще один спектакль, а славы все нет». И даже услышанное в ответ: «Уж вам-то грех жаловаться на это, Икс Игрекович!» — не добавляет ему оптимизма. «Придется зайти в ресторан ВТО, в подвальчик к рыжей Аньке», — думает актер. Но и в уютном, насквозь продымленном, любимом подвале, где царствует над напитками буфетчица Аня с шестимесячной завивкой на голове цвета тертой моркови, актер не обретает для себя мира и согласия.
Только-только пропустишь первый глоток, только начнет душа приходить в равновесие, как обязательно отыщется какой-нибудь знакомый Ван Ваныч, который ткнет тебе в грудь прекрасно вылепленным пальцем и возвестит суровым голосом:
— А ты прошел через Шиллера? Старик, если артист не прошел через Шиллера, он, понимаешь, старичок, он не артист! Ясно?
— Как Божий день!
У Ван Ваныча пунктик — Шиллер! В свое время он сыграл Карла Моора в «Разбойниках», и после этого что-то щелкнуло в нем. Особенно после того, если ему приходилось «брать» свои сто пятьдесят граммов.
Выйдя из подвала на ночную улицу Горького, актер направляется в сторону дома, подгоняемый, как Аркаша Счастливцев в «Лесе» Островского, одной и той же мыслью: «А не удавиться ли мне?».
Вот в такой или примерно такой «морок» я, как теперь говорят, въехал в самом начале восьмидесятых. Ничто не предвещало подобного «негатива». Жизнь протекала размеренно. Занятость в театре была вполне приличная. Много интересной чтецкой работы было на радио. В кино на эти годы выпадали наиболее значительные мои роли. Что еще нужно актеру? Казалось бы, «живи и радуйся»! Но что-то скребло в районе души. Жизнь переставала радовать. Въяве начинал прокисать характер.
Вот в таком состоянии неуравновешенности чаще всего и срываются актеры. Начинают пить. Или еще чего… Причина тому простая: творческая неудовлетворенность. Роли есть, да. Но какие? Мхатовские старики говорили: «Нет маленьких ролей, есть маленькие актеры». Согласен, нет маленьких ролей. Но есть плохие роли! Сырые, вязкие, как говорят на Орловщине, «клеклые», как плохо пропеченный хлеб. Делаешь-делаешь из таких ролей конфетки, да незаметно душу-то и надорвешь. А если еще к тому же и режиссер попадется из толстокожих… Тогда совсем «караул». Тогда — прямая дорога «в тираж». Под музыку сладких воспоминаний старых поклонниц: «Какой был актер! Как начинал!».
Подобная перспектива мне не грозила, но… Какая-то тревога все равно прокралась в душу. Надо было что-то делать, что-то менять. И прежде всего менять свои представления, свои оценки собственной работы. Нужно было протаптывать новую творческую тропку.
И в это время режиссер Владимир Петрович Салюк начинает работу по горьковским «Дачникам». Он дает мне роль Суслова. Это для меня было как глоток свежего воздуха. Володю Салюка я знал еще со студенческой скамьи. Я хорошо помню его прекрасную курсовую работу: спектакль по Стейнбеку «О людях и мышах». Он пришел к нам вместе с Олегом Ефремовым. Как режиссер он много помогал ему и в «Современнике», и в нашем театре. В «Дачниках» Салюк собрал прекрасный актерский коллектив: Ия Саввина, Владлен Давыдов, Светлана Коркошко, Люба Стриженова, Саша Дик. Работать у Салюка было легко. Атмосфера свободы, доброжелательности, раскованности царила на сцене. Владимир Петрович принадлежал к категории «застенчивых» режиссеров. Он стеснялся делать замечания актерам. Ему казалось странным, как это исполнитель не может понять простой мысли, которую он, режиссер, вот уже полчаса втискивает (черт бы его подрал совсем) в его «умную» голову. Ведь это же так просто!.. Ну, наконец-то!..
Читать дальше