Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 12

И вот, на мой взгляд, все речи такие как раз и есть антинародные, ибо всякий распад (нации и любого единства) начинается, именно когда Бог рушится в человеке. Кожинов ни капли не верит в Бога. Он думает, наверно, что Бог, как недвижимость, всегда, при нём, если он — русский.

Ужасно он не плодотворен!

И очень мало даровит — вот беда!

Он при светляке вычитывает цитату. Ну, хоть из Белинского — про талант!

А это же — глупо! И при том: он Белинского не любит, а я — люблю. Но меня ничуть не смущает — быть против цитаты из Белинского, а его — не смущает: пользоваться ею, хотя он его не любит!

Не любить Белинского может только бесталанность. (И еврейство.)

Знаете ли, что столь роскошный роман, как «Отцы и дети», посвящён:

«Памяти Виссариона Григорьевича Белинского

посвящается»?

Мне плевать на все «ошибки» его, даже и на ОШИБКИ. Блок — в чумном страхе своейреальности ругал его. Да ведь и не только ругал!..

Эти носятся с Ап. Григорьевым — против Белинского.

Дураки потому что.

Белинский талантливее Ап. Григорьева; и это Блок, а не я, сказал:

«Одна пядь значительно более талантливогоБелинского затмила все семь пядей Ап. Григорьева».

Он (Блок) мог досадовать на это (в иную минуту). Но он понимал, что талант —в России — не шутка. Ничего общего — с немецкими эстетиками. Немецкий язык не располагает этой тонкостью: способность — даровитость — одарённость — дар, талант, гений.

Талант всегда был у нас чудом духовным (а вовсе не суммой метрических способностей, которые всегда презирались).

Ну, разве ж за метрическоечудо дело поэта зовётся издревле в мире «святым искусством», «святым ремеслом», «священной жертвой» (и т. д.)? Не может человечество почитать «святой» просто способность к метрической речи.

Ругать Белинского — всегдапризнак бесталанности. Всякой узости. И «идеи».

Из всей литературы Блок одинпытался делать это, будучи ослеплённым пародиями своего времени. (Но тут же: вдруг ставит его рядом с Леонтьевым…)

Вот эксперимент:

я подговорила Сережу, чтоб он выписал себе 8-томник Белинского. Он не хотел. Но вот пришёл 1-й том. И он каждый день теперь говорит: «Ты не представляешь, что за книгу я читаю!» — «А что?» Говорит: «Так талантливо, — а ему тут пока ещё 23 года! — что хоть вой!» И что оторваться не может.

Ошибки?

Мережковский писал, что Белинский имел право на то «Письмо к Гоголю», единственный в России — имел право, и что Гоголь, единственный в России, это понимал. (Да и болен он уж был страшно. Это письмо гениального и умирающего человека — вот что это за письмо. Да его никто понять не умеет!)

А ещё:

я написала бы «Защиту статьи Белинского о Баратынском». Т. е. — почему он «не любил».

(Потому что «зрел сквозь целое столетие».)

Так ведь — никому не нужно это; я говорила когда-то Лазареву 1.

В общем, выходит, я тоже — вепс. Так зла…

Лень продолжать о Кожинове.

Но мне жаль, что нет у него таланта.

(Ведь он не понимает даже, что значит: «склонность к парадоксальности, выдающей небескорыстность самого мышления» — и ставит тут вопросительный и восклицательный знак! Бедный Кожинов.)

Очень письмо вышло глупое. Но уж как вышло!

Я думаю, та тоска, что почудилась Вам тогда, о (по) Типе 2, есть ложная, во всяком разе, тоска.

Да ведь слишком исчерпано всё — хоть письмом тем моим ему!

Разве что-нибудь (из него) отменить — можно?

Каждый дурак ведь знает, что нельзя, невозможно!

Ну, я могу вообразить: ну, выпьем мы с ним водки, вроде станет чуть веселей. Но ведь он ни звука мне — там — не простит, ни слова (п. ч. они не способнык раскаянью). Да и во мне, может быть, теперь вовсе и нет той вечно вспыхивающей страсти — ко всему на свете, т. е. жизни , за которой и ходил ко мне, многие поношенья даже терпя…

И — старая он калоша, вот он что!

Вот — гнусный случай:

я попросилась однажды отвезти меня в церковь (в м-ре), ну и попросила не входить за мной туда. (Очень промозглый ноябрьский вечер). Ну, пообещал, конечно. А чем кончилось? Тем, что когда я ставила свечку, то он — не только вошёл, но от моей, в моих руках т. е., свечи зажёг свою — а я ничего не заметила . Он себе вымелся опять на двор, и мне в голову не пришло! А потом, совсем потом — рассказал, как я ничего не видела, и описал, где, пред каким образом…

Как вспомню, так опять ненавижу!

(Ему, видите ли, было интересно, как я — в церкви.)