Тимоти Финдли - Если копнуть поглубже

Джейн надела халат, отвернулась от кровати и направилась по коридору в ванную. Вторник.

Один из последних дней ее работы над окнами. К девяти надо в театр. Репетиция в костюмах меньше чем через неделю.

Господи, в раковине его ботинки!

Джейн вытащила мужнину обувь, отставила в сторону и посмотрелась в зеркало.

Ничего себе! Труп, да и только!

Ладно. Было за что умирать.

Она вспомнила свои зарисовки мужчины-ангела и как упорно ей пришлось трудиться, чтобы он вышел, будто живой.

Интересно, когда делаешь то, что в самом деле должна делать — обязана сделать, — теряется чувство времени и места и откуда-то возникает энергия — на самом пределе. Словно паришь во сне.

Для себя, Джейн. Когда делаешь что-то для себя.

Она так долго рисовала только по заказу, что почти отвыкла от свободы — свободы выбирать сюжет, удобное время для работы, свободы быть единственным своим судьей.

Я хочу вернуть себе свободу.

Так в чем же дело?

В деньгах. Если я намерена купить этот дом, потребуется много денег. Мой наследственный доход — да, он есть, но нужно больше. Гораздо больше. Изобретательность. Изворотливость.

Она намеревалась действовать, как опытный игрок в бридж. Придет время — настанет день: она добудет все необходимые документы и выложит их на кухне перед Гриффом, Уиллом и Мерси, как набор козырей. Кто хочет шампанского? Теперь у нас есть дом. Вот этот самый. Он наш.

Джейн представляла их реакцию. Представляла, как от неожиданности они хватаются за спинки стульев. Пытаются подобрать нужные слова. А она откупоривает заранее охлажденное шампанское — «Дом Периньон» — и разливает им всем. Даже плеснет немного в миску Редьярду. Расцелует всех в макушки и скажет: Маленький подарок от Джейн. Так, небольшой сюрприз — и добро пожаловать в новый, прекрасный мир.

Кто написал эту чушь?

Она увидела себя в зеркале: женщина откидывает назад волосы и завязывает их лентами. Настоящая Джейн. Настоящая я.

Кто писал тебе роли, о Джейн?

Я сама. На свою голову. Никогда в жизни я не знала, что сказать, если происходило что-то хорошее. Наконец-то происходило.

Черт возьми!

Вот те на!

Вот это да!

Только подумайте!

Джейн повернулась к унитазу.

Господи! Дожили: он даже не спустил воду.

У него что, дикие родители? И сам он тоже?

Конечно, дикий! Трахает всех баб в городе, кроме меня.

Она нажала на спуск, смотрела, как бежит в унитазе вода, и пыталась вспомнить, когда в последний раз происходило что-то хорошее. Что-то замечательное, что-то потрясающее.

Уилл. Вот когда.

Малышок Уилл. Уилки — так она его называла, когда он только родился.

Замечательно. Потрясающе. Жизнеутверждающе.

А сейчас спит в соседней комнате. Дар.

Она умылась, почистила зубы и, захватив ботинки Гриффина, вернулась одеваться в спальню.

Только посмотрите на него! Можно привести сюда хор и оркестр, грохнуть «Аллилуйю», а он даже не шелохнется. Век не поднимет. Дорогуша моя — спишь себе утром после бог знает какой ночи. Греховно красивый, красиво греховный.

Прелестный сценарий.

И как все это называется? Семилетнее наваждение?

Да. Только уже восьмилетнее — почти девятилетнее.

По его лицу можно подумать, будто он только что встречался с Моной Лизой.

Чтобы добраться до своего белья, Джейн пришлось снять со стула одежду Гриффа, брошенную туда в темноте.

Запах. Нечто новое. Одеколон. Но откуда?

Гриффин пользовался только одним одеколоном. Всегда одним и больше никаким. Всю жизнь. «Герлен Ветивер». Но это был не он.

Джейн посмотрела на кровать и снова на одежду. Сверху лежали трусы. Она поднесла их к носу. Боже правый, едва не произнесла она вслух. Да они пропитаны этим запахом. Его трусы!

Правда, трусы чистые, отметила она. Все, что он носил, всегда было безупречным.

Кто, черт побери, их надевал?

Не спрашивай.

Она отшвырнула трусы в сторону.

Но вопрос оставался.

Мужской одеколон.

И что?

Сюжет закручивается.

Джейн надела туфли и направилась к двери.

Кто пишет тебе диалог, детка? Прошлая ночь не была ни непроглядной, ни грозовой. Но голову даю на отсечение: рассказывая эту историю — а такое непременно когда-нибудь случится, — ты обязательно опишешь ее таковой. Если только не сосредоточишь свой раздрызганный, бедный умишко. Радуйся хотя бы тому, что твой супруг дома. Сияет солнце. Вот он, прекрасный новый мир Олдоса Хаксли.