Тимоти Финдли - Если копнуть поглубже

Глубоко из горла Антона вырвался звук — звук, который Милош никогда не забудет и который от этого мгновения эхом прокатится по всей его жизни до самой смерти.

Милош прижал сына к себе — так сильно, как только осмелился, — надеялся своим дыханием вернуть его к жизни, надеялся, что утренний солнечный свет возвратит младенцу жизнь, как дарит жизнь всем, кто ползает, ходит и плавает. И летает.

Небо. Птицы. Деревья.

Антон помахал обеими руками. Единственный раз.

И снова погрузился в сон.

Милош перецеловал все его пальчики на руках и ногах, уши, глаза, нос, губы.

И начал качать — как лодка раскачивала бы пассажиров на крупной зыби.

Надо бы для него спеть, подумал Милош. Но его голос не подходил для этого. Он не был матерью. Всего лишь отцом. А отцы беспомощны в такие минуты. У отцов нет грудей, нет молока — только руки.

Он сел на кровать.

И просидел больше двух часов.

Потом позвонил сестре. Ребенок умер.

Передавая сына в руки доктора Скарлета, Милош произнес только: «Спасибо», — и направился к лифту.

В приемном покое толпились люди: кто-то приезжал, кто-то уезжал. Окружающее, как всегда после случившейся смерти, казалось обыкновенным, нормальным, почти до смешного приземленным. Люди все так же смеялись, заказывали в буфете кофе с пирожками, пролистывали спортивные страницы газет и окликали друг друга по именам.

Милош подошел к двери, переступил порог, увидел перед собой дорожку, но не мог вспомнить, где оставил фургон. И повернул назад, в больницу.

Нет, здесь он уже был. Здесь все кончено.

Когда наконец он нашел фургон, то обнаружил на переднем сиденье Агнешку. Она была в том же синем жакете, в котором он привез ее сюда рожать Антона.

Оба всю дорогу молчали.

Не было таких слов, что они могли бы друг другу сказать.

Через две недели Агнешка переехала в дом родителей. Потом Милош время от времени встречал ее на углу Онтарио и Дауни-стрит с брошюрами в руках. Но они больше ни разу не разговаривали. Агнешка отворачивалась, Милош проходил мимо.

Случалось, Мерси видела Милоша в окне кухни. Или во дворе: он мыл фургон или подстригал траву. Он завел собаку — черного лабрадора. И назвал его Шопс — может быть, в честь Шопена — Мерси не спрашивала. Женщин у него больше не появлялось. Мерси судила не по тому, что видела, а по тому, что слышала: музыку и голоса немолодых мужчин, приходивших играть в карты.

Теперь от Милоша веяло покоем — так бывает после того, как человек покорился и даже обрел смирение. Мерси знала по себе. Когда умер Том…

Милош никогда не здоровался.

Но он махал рукой.

И улыбался.

Улыбался и махал рукой.

Мерси не требовалось иных — и лучших — знаков того, что Милош выживет. Хотя бы потому, что он этого хотел. В конце концов, ведь существовала еще целая новая жизнь, которую надо было наследовать и осваивать.

Пятница, 14 августа 1998 г.

Мерси накормила завтраком Уилла. Сок, тост и мармелад. Уилл не доел тост, и Мерси впервые видела, чтобы он выпил лишь половину чашки кофе с молоком.

Джейн не появлялась. Мерси это не тревожило, разве что только из-за мальчика. Она ясно понимала, что происходит; когда распадается брак, человек скисает. Но это пройдет.

— Хочешь в парк?

— Нет.

Уилл, не выпуская из руки чашку, развалился на стуле и постукивал каблуками по перекладине.

Мерси чувствовала — она обязана что-то делать — как-то его спасать.

— Тогда пойдем куда-нибудь еще, — предложила она.

— Чтобы мама могла привести сюда друга, пока нас нет?

— Какого друга?

— Мужчину.

— Какого мужчину?

— Того, с которым она трахается.

Мерси не ответила. Ругать его за подобные слова — делать только хуже. Подталкивать к еще большему сквернословию. Уилл прошел до конца путь, на который детей толкает полное разочарование во взрослых. Мальчик выглядел на десять лет старше — бледный, худющий, страшный. Волосы словно выцвели и безжизненно повисли. А ведь ему всего семь лет. Безжизненный и семилетний — не очень вяжется.

Мерси беспокоилась, не хотела об этом думать. Но мальчик сделался неузнаваемым. Глаза превратились в щелочки, уголки губ опустились, зубы стиснуты. И руки — то сжаты в кулаки, то хватаются за все подряд. Он с грохотом передвигал посуду, топал по комнатам, громыхая дверями, или оставлял двери открытыми, и тогда в дом врывались полчища мух и комаров. Он больше не собирал головоломок и не читал книг — так и не закончил «Остров сокровищ». И каждый раз, когда соизволяла появляться Джейн, вставал и уходил. И еще он начал кампанию сопротивления Мерси. Недоедать за столом было только частью его войны.