Йонас Люшер - Весна варваров

Пиппа покосилась на него с сомнением: «Вы и вправду так думаете? Я же выставлю себя на посмешище».

«Нет! — вскричал вдохновенный Прейзинг, хотя он слабо разбирался в отношениях между взрослыми детьми и родителями. — Вам надо потрещать каштанами».

«Ей надо потрещать каштанами?» Англичанин-социолог, нежданно-негаданно возникший на скальной террасе, смотрел на Прейзинга с веселым любопытством, как будто тот обратился к его жене с каким-то предложением, одновременно и неприличным, и несерьезным. Прейзинг пустился в долгие объяснения, причем ему весьма недоставало имени философа, уже им позабытого к тому времени, но Пиппа скоро его перебила, обратившись к мужу с просьбой не пугать их нового общего друга.

Санфорд же пришел на террасу с просьбой к Пиппе: Саида считает необходимым обсудить некоторые последние мелочи, однако миссис Ибботсон по-прежнему дурно себя чувствует, а с рассадкой гостей все еще нет ясности, но такое дело Саида готова обсуждать только с семьей. Пиппа поначалу отказалась: отчего бы Санфорду не взять это на себя? И тут уж ему пришлось поведать жене, что Саида не особенно жаждет вступать с ним в разговоры, а вот почему — откуда ему-то знать, да и вообще эта Саида такая непростая, да, именно непростая и по-своему обидчивая. Пиппа скептически взглянула на мужа. Прейзинг сосредоточенно пытался выудить лимонный ломтик из стакана и очень обрадовался, когда Пиппа на том и закрыла тему. Она встала, поцеловала мужа в свежевыбритую тощую шею, а перед уходом пригласила Прейзинга стать вечером их гостем, они с Санфордом будут рады, а уж Келли с Марком точно не будут против. Прейзинг запротестовал. Для такого случая у него нет подходящего костюма. Но те двое убедили его, что дресс-код сегодня кэжуал, и Санфорд заверил, что плантаторский костюм подойдет отлично. Ведь если чего и не хватает на английской свадьбе в тунисской пустыне, так это швейцарского бизнесмена в костюме землевладельца из южных штатов.

Итак, в назначенное время Прейзинг вновь облачился в костюм из жатого ситца, вспоминая при этом неправдоподобно зеленую лужайку в Хэмптоне, где устроили тогда летний праздник и где подруга, которую он сопровождал и которая по такому случаю купила ему этот самый костюм, поила его мятным джулепом из запотевших серебряных бокалов в таком количестве, что он напился допьяна. От подруги с ее недвусмысленными авансами со всеми их непредвиденными последствиями Прейзингу удалось унести ноги только благодаря тому, что там кто-то из ребятишек, столь же переутомленных, сколь и перевозбужденных, а именно восьмилетний озорник со стрелочкой на брючках и в лоферах тридцать второго размера, промахнувшись, раздробил ей крокетным молотком два пальчика на ноге.

От белой рубашки с пятнами розовой воды на спине несло довольно крепко, и все потому, что Прейзингу, когда он пытался пробудить в Саиде интерес к лепидоптерологическим прогулкам Набокова по-над берегом Женевского озера, пришлось изрядно попотеть. Теперь он предпринял вялую попытку противодействия, сбрызнув подмышки немалым количеством одеколона. Сложный вопрос с пуговицей на рубашке, второй сверху, ему удалось обойти следующим путем: застегивая рубашку, он пытался подсчитать в уме количество диакритических знаков в оригинальном тексте того пассажа у Пруста, где говорится о пирожных «мадлен», того пассажа, который Прейзинг потрудился выучить наизусть, потому что на протяжении своей жизни не раз замечал, что эти печеньица, а возможно, и вообще воспоминания детства, связанные с продуктами питания, в обществе нередко становятся темой для разговоров.

Вот так нарядившись, он покинул свой шатер, распрямил плечи и пошел через пальмовую рощу на шум, который несся со стороны бара у бассейна, где гости перед свадебной церемонией подкреплялись шампанским и креветками-темпура под соусом харисса. Даже издалека в многоголосой болтовне и в общем хохоте выделялся какой-то блекочущий смешок; его Прейзинг безошибочно приписал человеку, которого и ранее приметил, человеку чуть постарше остальных, которого с самого первого взгляда выделил из всех из-за намечающегося лишь у него брюшка, самоуверенно выставленного напоказ под широкой грудью. Прейзинг слышал, что молодежь обращается к этому человеку «Квики», и у него сложилось впечатление, что, несмотря на всю нелепость этой клички, другие оказывают ему некоторое уважение, не пытаются дружески хлопнуть по плечу и, даже наоборот, принимают за поощрение что-нибудь вроде шуточного хука по печени, а уж такие показательные удары Квики раздавал направо и налево. А персоналу отеля он раздавал отрывистые приказания на плохом арабском языке. Лицо у Квики — по оценке Прейзинга, ему не было и сорока — выражало крайнее утомление, когда никто его не видел, но в остальном он выступал с эдакой агрессивной маскулинностью, что Прейзингу казалось неподобающе сексуальным и даже грязным. «Гиена среди тигрят», — подумала Пиппа. «Всем дерьмовщикам дерьмовщик!» — сказал Санфорд. Они видели, как Квики демонстрировал прыжок задницей в воду, сгруппировавшись с двумя бутылками пива в руках.