Герман Кох - Звезда Одессы

Мы купили этот дом в 1995 году; свободными для проживания тогда были только два верхних этажа. Самый лучший этаж — первый, с садом в сто тридцать квадратных метров — сдавали. Какой-то старой женщине, «которая в обозримом будущем осознает удобство дома престарелых» — выражение агента по недвижимости.

Помню как вчера: когда нас впервые провели по дому, было начало марта. С балкона второго этажа я выглянул в сад. Раньше я почти не имел дела с садами, у меня даже было явное отвращение к уходу за цветами и другими растениями — такое сильное, что растения, временно доверенные моим заботам, уже через несколько дней начинали вянуть и теряли большую часть листвы.

Но этот сад сильно одичал — он весь зарос травой, а из травы высовывалось множество цветов, названия которых я не знал: такие обычно встречаются лишь по насыпям вдоль больших рек или на разделительных полосах скоростных шоссе. В середине был маленький пруд, заросший ряской; возле него на настоящем стволе стоял птичий домик, где порхали, щебеча, десятки птичек, что создавало приятную атмосферу.

— Не знаю, как вы относитесь к лягушкам, — сказал агент по недвижимости.

— К лягушкам?

— Мне рассказали, что в пруду водятся лягушки. Одни считают это чем-то идиллическим. Другие терпеть не могут…

А потом он спросил, не хотим ли мы осмотреть первый этаж; не важно, дома ли жиличка, ведь я — новый владелец, которому должны переводить «нищенскую плату» за аренду в размере двухсот восьмидесяти шести гульденов. Если бы я смог уговорить жиличку провести — за мой счет — центральное отопление и сделать двойное остекление, то в соответствии с балльной системой можно было бы сразу поднять арендную плату до тысячи гульденов, продолжил он.

— Сколько лет вашему сыну? — спросил он.

— Девять, — ответила Кристина.

— В этом возрасте дети зачастую создают много шума, — заговорщически сказал агент. — Или крутят музыку на полной громкости. Я бы сказал, что скорейший отъезд соседки в дом престарелых отчасти зависит от вас.

Очень хорошо помню, как я заметил, что мне не нужно осматривать первый этаж, что я уже получил некоторое представление о доме, взглянув на сад. Как уже говорилось, дело было в марте.

В середине апреля мы перебрались в новое жилье, а в начале мая, в первый теплый день года, впервые почувствовали этот запах. Сначала я думал, что он доносится издалека — в такие дни до окраин города порой долетает и запах навоза, — но вскоре мы осознали, что его источник находился в самом доме. Точнее, на первом этаже.

Этот запах представлял собой нечто среднее между смрадом верблюжьего загона и тошнотворной вонью от неплотно закрытого туалета — вроде тех, какие встречаются главным образом в кемпингах. Кисло-сладкий, но приправленный аммиаком, так что глаза слезятся. Он поднимался через щели в паркете, висел в холле, будто полоски тумана над болотом, а потом перемещался — медленно, но верно, как губительная зараза, — этажом выше, где находились наша с Кристиной спальня и комната Давида.

Но вообще-то, местом, откуда шел этот запах, где он начинался, была, должен я сказать, лестничная клетка, ведущая к наружной двери. Источник находился там; несомненно, в этом месте запах брал свое начало и проявлялся в наиболее концентрированной и удушливой форме.

Есть такой американский фильм, «Обратная тяга»: [7] Backdraft (1991), в российском прокате — «Огненный вихрь». в нем пожарные ищут смертоносный воспламеняющийся газ, который после реакции с кислородом, принесенным сквозняком, может вызвать опасные взрывы. Именно об этом фильме я вспомнил, когда в тот первый теплый майский день наконец открыл дверь на лестницу.

Пахло так, что я невольно прикрыл рукой рот и нос. Источника запаха не было видно, и это делало его тем более угрожающим. Пока я, кашляя и тяжело дыша, разглядывал полутемную лестницу и узкую полоску света, падавшую на придверный коврик через щелку почтового ящика, я невольно подумал: то, что там висит, сильнее меня самого, оно в любой момент может сжаться и сдетонировать, и меня, обугленного до неузнаваемости, как злополучных пожарных из того фильма, с огромной силой метнет через весь дом назад, а потом, разбивая стекло кухонной двери, наружу, через перила балкона, в сад, где мои останки еще долго будут дотлевать в траве.

У нас в холле стояла вешалка. Прошло совсем немного времени, и запах так пропитал наши куртки, что мы уносили его с собой на улицу. Через несколько дней я почувствовал его в своей машине. Я ощущал его, снимая куртку на работе, и опять — по дороге домой. Когда я вставлял ключ в наружную дверь, он что есть мочи устремлялся навстречу мне из почтового ящика; надо было набрать в легкие столько воздуха, чтобы подняться на четырнадцать ступенек без единого вдоха.