Томас Пинчон - Выкрикивается лот 49

– Возможно, этот таинственный покупатель – представитель Тристеро, – ответил Коэн. – Вероятно, он увидел описание лота в каталоге аукциона. И не хочет, чтобы свидетельство существования Тристеро оставалось в руках у непосвященных. Любопытно, какую он предложит цену?

Эдипа вернулась в мотель и до захода солнца пила бурбон, пока в номере не стало мрачно донельзя. Тогда она вышла, села в машину и какое-то время мчалась по шоссе, выключив фары, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Но ангелы ей благоволили. Вскоре после полуночи она оказалась в телефонной будке в каком-то безлюдном, незнакомом и неосвещенном районе Сан-Нарцисо. Набрала номер справочной в Сан-Франциско и попросила соединить с баром «Греческий путь». Когда ей ответил чей-то музыкальный голос, Эдипа описала прыщавого, лохматого анонимного амурчика, с которым повстречалась там, и принялась ждать; необъяснимые слезы наворачивались ей на глаза. С полминуты она слышала лишь звон стаканов, взрывы смеха, звуки музыкального автомата. Наконец амурчик взял трубку.

– Это Арнольд Снарб, – произнесла Эдипа, задыхаясь.

– Я был в туалете для голубых, – объяснил он. – Мужской был занят.

Она поспешно, стараясь уложиться в минуту, рассказала ему все, что узнала о Тристеро и что случилось с Хилэриусом, Мачо, Метцгером, Дриблеттом, Фаллопяном.

– Вы единственный, кто у меня остался, – сказала она. – Я не знаю, как вас зовут, и не хочу знать. Но мне надо знать, сговорились они с вами или нет. Устроили нам случайную встречу, чтобы вы рассказали мне о почтовом рожке. Может, вы просто согласились участвовать в этом розыгрыше, но для меня несколько часов назад это перестало быть шуткой. Я напилась, села в машину и помчалась по шоссе. В следующий раз могу выкинуть что-нибудь похлеще. Во имя всего святого или просто во имя человеческой жизни – как вам больше нравится – прошу вас, помогите мне.

– Арнольд, – произнес он. И последовала долгая пауза, заполненная гудением бара.

– Все, хватит, – сказала Эдипа, – я сыта ими по горло. Я больше не играю в их игры. Вы свободны. Сами себе хозяин. Теперь можете все сказать.

– Слишком поздно.

– Для меня?

– Нет, для меня. – И прежде чем Эдипа успела спросить, что он имеет в виду, он повесил трубку. Монет больше не было. Пока она найдет, где разменять банкноту, он уйдет. Она застыла между телефонной будкой и взятой напрокат машиной, чувствуя свое абсолютное одиночество в ночи. Попыталась встать лицом к морю, но поняла, что утратила ориентацию. Развернулась на одном каблуке и не смогла определить, с какой стороны горы. Как будто исчезли все преграды между ней и остальным миром. Исчез и Сан-Нарцисо, утратив остатки своеобразия, вновь стал всего лишь названием и слился с рельефом и почвой американского континента (мгновенно и полностью скрылся за горизонтом, и в звездной бездне чуть слышно прозвучал чистый, гармоничный аккорд). Пирс Инверэрити действительно был мертв.

Эдипа пошла по железнодорожным путям, проложенным параллельно автостраде. От основного пути то и дело отходили ветки к заводам и фабрикам. Вполне возможно, они тоже принадлежали Пирсу. Впрочем, какая разница, коль скоро ему принадлежал весь Сан-Нарцисо? Сан-Нарцисо – всего лишь название, случайное завихрение, зафиксированное среди прочих погодных изменений в области сновидений, воспоминание наяву об увиденном во сне – шквальный порыв ветра или удар торнадо на фоне более значимых, охватывающих весь континент процессов: воздушные потоки нужды и страданий, превалирующие ветры власти и богатства. Все было в непрестанном движении, Сан-Нарцисо не имел границ. Никто не мог их прочертить – пока. Решив несколько недель назад извлечь смысл из наследия Инверэрити, Эдипа и не подозревала, что доставшееся ей наследство было Америкой.

Как получилось, что Эдипа Маас стала его наследницей? Что было сказано или зашифровано в завещании? Может, Пирс и сам этого до конца не понимал и просто действовал в тот момент под влиянием какой-то безудержной страсти, какой-то новой мысли или озарения? Эдипа знала, что уже никогда не сможет вызвать в памяти образ покойного и хотя бы в воображении поговорить с ним, заставить его отвечать, но в то же время хотела найти выход из той тупиковой ситуации, в которую он ее завел, и разгадать ту загадку, которую он сотворил.

Хотя он никогда не говорил с ней о делах, Эдипа понимала, что в нем была какая-то часть, которая, словно бесконечная десятичная дробь, оставалась неисчерпаемой, сколько знаков после запятой ни назови; ее любовь в любом случае была несоизмерима с его жаждой обладания, с его стремлением к преобразованию окружающего мира, преодолению личных амбиций, увеличению доходов. «Крути педали, – сказал он однажды. – Крути педали – вот и весь секрет». Составляя завещание и чувствуя приближение конца, Пирс наверняка понимал, что после его смерти это вращение прекратится. Возможно, он упомянул Эдипу в завещании лишь для того, чтобы разбередить душу своей бывшей любовницы, будучи цинично уверенным, что навсегда стерт из ее памяти и поэтому может напомнить о себе только таким способом. Ведь он вполне мог затаить в глубине души горькую обиду на нее и на весь мир. А она этого просто не замечала. Возможно, он сам что-то узнал о Тристеро, зашифровал все в завещании и заранее приобрел достаточное количество различных объектов, чтобы направить ее по нужному следу. А может, он с помощью этой паранойи пытался победить смерть, устроив форменный заговор против той, которую любил. Не окажется ли в конечном счете это своеобразное извращение таким сильным, что его не одолеет даже смерть; не родился ли этот сложный план сразу во всех деталях, с учетом всех возможностей, в его серьезном вице-президентском мозгу, и темный Ангел не смог ему помешать? Неужели какая-то часть плана удалась, и Инверэрити этого хватило, чтобы победить смерть?