Аврахам Суцкевер - Зеленый аквариум

— Таков местный обычай. В Европе перед едой моют руки, а здесь — ноги. Я выбрал ради вас ресторан, где, не считая прочих пикантностей, блюда очень вкусны. Набить живот нечистью можно и в Париже, и в Лондоне,

Легко было заметить, что Вильям здесь свой. Перед ним заискивают. Ему предлагают. Он едва изволит отвечать на искусственные фарфоровые улыбки гостей и официантов.

— Знаете, почему здесь все улыбаются? — загадочно заглянул Вильям Бук мне в глаза, когда метрдотель, выглядевший, как китайский Наполеон, подвел нас к столику. — Потому что каждый хочет показать остальным, что у него есть зубы — коренные. — И Бук сам величественно проиллюстрировал реальный символ улыбки.

Вильям Бук вставил в левый глаз монокль, скользнул им по меню и со знанием дела заключил:

— Мы начинаем с кобры. Очень славное и деликатное блюдо. Величие искусства зависит от величия художника. Я хочу сказать, что искусство приготовления играет здесь главную роль. Кобра варится вместе со своим смертоносным ядом. В кипятке яд нейтрализуется. Его убийственная игла уже не колет, а щекочет, словно девичий язычок. Кобру хорошо запивать вином колибри. Вот бутылка.

Пока Вильям расхваливал экзотическое блюдо, у меня родилась на кончике носа элегантная отговорка, что я, не про него будь сказано, страдаю болями в желудке и, к сожалению, вынужден буду довольствоваться — я знаю чем?.. — мисочкой риса или горшочком простокваши.

Но Вильям распознавал ложь и увертки еще до того, как они зарождались. Он прямо схватил быка за рога:

— Это блюдо, кстати, лекарство и наслаждение для людей, страдающих болями в желудке. Да, друг мой, точно так же, как от великой творческой идеи становится светло в голове, так становится легко в животе, если отведать кобры.

Удар пальцем о палец, словно кастаньетами, и я слышу, как мой друг что-то бормочет метрдотелю, тому, что выглядит, как китайский Наполеон:

— Чу-чу-чу…

Часы мои все еще показывали несуществующее время. А может, такое время существует, но не для меня?

Повар с белым сапогом на голове поднес к нашему столику вазу из зеленого тибетского стекла. В ней роились кобры. Это напоминало витрину оптика, только здесь, в вазе, очки плавали вместе с рябыми скользкими лицами. За очками посверкивали зигзагообразные глазки.

Вильям указал сигарой, какие змеи ему нравятся, и повар тут же ухватил их за шеи длинными серебряными щипцами.

В зале стало сумрачней. Фитиль солнца — все короче. Напротив нас осветилась маленькая сцена. Карлик раздвинул занавес.

На сцене стоял фиолетовый аквариум. Раковина на дне его раскрылась, и из нее выплыла жемчужина в костюме Евы. Жемчужина превратилась в танцовщицу с флейтой. Она вышла из аквариума и стала танцевать между столиками. Ее живот втягивался и вздымался в согласии с то более резкими, то более нежными звуками ее флейты.

Когда танцовщица снова вплыла жемчужиной в раковину, наши тарелки были полны кобрами. Пропаренные в аду, они стали цвета красного перца. Но очки, уже без стекол, все еще темнели вокруг глубоких, как у скелета, глазок, точно вечная татуировка.

Вильям принялся смаковать. После каждого кусочка — глоток вина колибри. А я, ради соблюдения такта, ел вхолостую, плотоядно шевеля губами, как библейский ангел.

Опять осветилась сцена, и карлик снова раздвинул занавес.

Дабы возбудить у публики аппетит, выступили сиамские близнецы. Две сестрички в одном платье. Обе с одинаковыми лицами, сросшимися в виде поваленной набок восьмерки. Они пели. Подвывали, как электронная музыка. Жрущие ржали.

Мне сдавило горло. Вильям не дал мне задуматься:

— Обе сестрички уже замужем. Я сам был на их свадьбе. Говорят даже, что сестрички изменяют мужьям. Каждая с мужем второй. Мужья тоже сросшиеся. Кто знает, чем эта трагедия закончится.

— Они ведь могут развестись и выйти замуж за своих возлюбленных, — вовлекаюсь я в обсуждение ситуации.

— Похоже, мы с вами одинаковые умники. Такой совет я им тоже дал, но сестрички и слушать не захотели. Что мы выиграем от такого развода и замужества, сказали они, мы только проиграем: мы потеряем как мужей, так и любовников.

Занавес опустился. Концерт переместился в тарелки.

Подали суп. Вильям пояснил мне:

— Гнездо голубой ласточки — так называется суп. Поэтичное название. Люди взбираются на деревья, крадут гнезда голубых ласточек и превращают их в этот суп, имеющий запах духов шанель. Помимо своего редкостного вкуса, он очень полезен для сердца. Говорят, он предохраняет от сердечной атаки. Вы не должны удивляться. Вся жизнь — постоянный процесс превращений. Я бывал на чикагских бойнях — и знаете, что делают там с миллионами глаз убитых коров? Их превращают в самые дорогие женские чулки.