Таня Малярчук - «Лав – из» (сборник)

– Лучше, наверное, закопать.

– Ну, тогда я вечерком к вам зайду. Лучше закапывать вечерком. Чтоб люди потом не болтали. Похороним честь честью. Церемониально.

– Спасибо, Люся.

Антонина Васильевна заходит в подъезд, и ей кажется, что собственное ее тело стало вдвое легче.

В переходе на станции «Театральная» дискотека в самом разгаре.

Антонина Васильевна стоит рядом с разряженными тетками.

– Вот это я понимаю, Антонина, – говорит Надя, – оделась как полагается. Сегодня ты королева. Прикупила себе новые сапоги?

– Прикупила.

– Ха-рошие. Сколько отдала?

– Пятьдесят гривен.

– А и не скажешь, что так дешево. Ле-гантные.

Надя кого-то ищет взглядом в толпе. Константина Константиновича сегодня нет.

– Что нового, Надежда? – спрашивает Антонина Васильевна.

– Да знаешь, Антонина, нечего даже рассказать. Все живы-здоровы. Пока что.

Два престарелых дедка вдохновенно играют на потрепанных баянах ностальгические мелодии своей молодости.

Медленный вальс, думает Антонина Васильевна и нервно приглаживает воротник своего бордового демисезонного пальто «джерси».

– Разрешите пригласить вас на вальс, – вдруг слышит она совсем рядом знакомый голос. Резко поворачивается. Видит Виктора.

– Виктор? Что вы здесь делаете?

– Пришел с вами потанцевать, Антонина Васильевна.

Разговоры вокруг стихли. Изумленная публика наблюдает за ними. Кто-то шепчет:

– Кто это, Вера? Надежда, ты знаешь, кто это?

– Не имею понятия.

Виктор выводит Антонину Васильевну на середину импровизированной танцевальной площадки.

– Вы готовы, Антонина Васильевна?

– Готова.

– Медленный вальс. Как раз то, что вы больше всего любите.

Начинают танцевать, а несколько десятков пар глаз неотрывно смотрят на них.

– Ты глянь, как она танцует, – шепчет Надя соседке, – никогда бы даже не подумала, что она так умеет.

– Но кто это, Надежда? С кем она танцует?

– Понятия не имею, – и Надя в отчаянии закусывает нижнюю губу.

– Хорошо выглядите, Антонина Васильевна.

– Вы тоже, Виктор.

– Я исчез, не попрощавшись. Вы, наверное, обиделись на меня.

– Не оправдывайтесь. Вы мне ничего не должны. И прощаться не были обязаны.

– Я встал в пару с новой партнершей. Теперь тренируюсь в другом месте. На Липках. Там большой зал. Если хотите, можете приходить туда.

– Ну что вы, Виктор, нет.

– Жаль.

– Ну и как ваша новая партнерша? Пользуется дезодорантом?

– Да, вообще она ничего, нормальная, но ужасно глупая. Настоящая блондинка, знаете ли.

– Чтоб танцевать, много ума не надо.

– Вы, помню, когда-то говорили иначе. Говорили, что танец – это язык не тела, а язык души.

– Ну, Виктор, я преувеличивала. Неизвестно, есть ли эта душа вообще.

– Я прочитал Флобера и Достоевского.

– Даже так? Ну и что, понравилось?

– Понравилось. На очереди Франц Кафка.

– Кафку я разрешаю вам не читать. Боюсь, он негативно повлияет на ваше чувство ритма.

Надя бьет себя ладонью по лбу:

– Ясно! Это ее бывший ученик!

Точно. Бывший ученик. Кто же еще это может быть?

– Виктор, я хотела вам кое в чем признаться.

– Будьте осторожны, Антонина Васильевна, – он лукаво прищуривается.

– Помните, вы спросили меня, почему я одна. Я вам тогда соврала.

– Я в этом не сомневался.

– Не знаю, поймете ли вы. Я просто… я не смогла принять обыкновенную, земную любовь. Слишком романтична была для этого.

Вальс кончился. Виктор подводит Антонину Васильевну к стоящим кучкой женщинам.

– Антонина, познакомь нас со своим кавалером! – щебечет Надя. – Это, как мы поняли, твой бывший ученик, да?

Антонина Васильевна улыбается.

– Нет, Надежда. Это не мой ученик. Познакомься.

Это Виктор.

На мироновском вокзале особенно красиво в это время года. Кто был здесь в конце мая – тот знает. Тот наверняка это чувствовал – будто стоишь чужаком посреди какой-то монументальной венской площади, широкой, белой и мраморной. Вокруг – множество незнакомых людей с тюками, цыганские таборы с колясками, мешками и замурзанными детьми, вспотевшие от неожиданно жаркого солнца милиционеры, здесь же две мусорные урны, из одной валит густой дым (это как раз занялась твоя незагашенная сигарета), вдоль низкого заборчика тянутся аккуратно покрашенные скамейки, внизу – торжественно белые, послепасхальные бордюрчики, есть и шесть-семь абсолютно идентичных киосков с пивом, «сникерсами» – ну и, как водится, пирожки с картошкой.